Рассказы о детях.

Наталия Шаховская-Шик





УТРО
Сережа только что встал.
Няня его умыла и застегнула ему все пуговицы.
После этого он отправился в обход.
Сначала к папе, который как раз проснулся.
- Папа, ты сто?
- Я ничего, а ты что?
Сережа тоже хочет сказать "ничего", но у него это выходит так:
- Ни-сю-во.
При этом круглая его рожица расплывается, и папе очень хочется поймать Сережу и поцеловать, но он уже у мамы.
Мама держит на руках новую, недавно родившуюся сестричку.
- Мама. ты сто?
- Я детку кормлю, а ты что?
- Ни-сю-во.
Сережа улыбается и мама тоже. А детка еще не умеет улыбаться. Она только сосет и косится на Сережу одним глазом.
Теперь в кухню, к няне.
- Няня, ты сто?
- Я самовар ставлю, а ты что?
- Ни-сю-во.
Сережа трогает самовар пальцем, и наскоро обменявшись с няней улыбками, бежит в столовую к бабушке.
- Бабуська, ты сто, сидишь?
-Сижу, милый, чулок штопаю, а ты что?
- Ни-сю-во.
Сережа очень доволен разговором. Он думает, не начать ли обход сначала, но вдруг соображает, что все заняты, а он нет. Он хмурит брови, потом растопыривает пальцы и смотрит на них горестно.
- Пустые юки. Ай-яй-яй, пустые юки.
Может быть, дело дошло бы до слез, но тут как раз няня зовет пить молоко, и Сережа лезет на свой высокий стул.
На столе стоит его старая кружечка с отбитой ручкой. Сережа на нее смотрит любовно и сожалительно, но когда мама по ошибке хочет налить в нее молоко, он протестует:
- Неть. С ай-яй-яй-ем. Не надо с ай-яй-яй-ем.
Все сломанные вещи называются "с ай-яй-яй-ем".
Выпив молоко, Сережа опять озабоченно поглядывает на свои растопыренные пальцы и мама поскорее дает ему фасольку.
Разноцветная фасоль в высокой жестянке и круглая деревянная чашечка - это одно из любимых Сережиных занятий. Он насыпает в чашечку немного фасоли и спрашивает маму:
- Мало?
- Мало, - говорит мама, наливая папе чаю.
Сережа подсыпает еще и опять спрашивает:
- Мало?
- Мало.
Так продолжается довольно долго. Наконец Сережа насыпает полную чашечку и спрашивает:
- Много?
- Много, - говорит мама, вытирая чашки.
Сережа, просияв улыбкой, высыпает всю фасоль обратно в жестянку и начинает сначала:
- Мало?
Он мог бы заниматься этим еще долго, но в это время звонят и входит Баб-Вав.
- Погода очень хорошая,- говорит она, - я пришла погулять с Сережей.
Баб-Вав неродная бабушка. Она очень толстая и очень добрая. Сережа очень ее любит. Но все-таки он стоит в нерешительности: а как же фасолька? Но Баб-Вав берет его за руку, а мама уже надевает шапку.
- Мы пойдем к пруду, - говорит Баб-Вав, - хочешь?
-Хотю.
Стоит конец августа и листья на березах уже желтеют, но на небе ни облачка и на солнышке даже жарко. По дороге встречается много гусей. Совсем недавно Сережа называл их "га-га-га", а потому гулять у него называлось "га-га-га", но теперь он уже хорошо говорит "гуси".
- Вон перышко, - говорит Баб-Вав, - это гусь, верно, потерял.
Сережа поднимает перышко и бежит за гусем:
- На, гусь. Гусь, на!
Но гусь с криком, растопырив крылья и вытянув шею, хочет ущипнуть Сережу за палец, и Сережа бежит обратно тоже с криком.
На пруду плавают утки. Пруд длинный, похож на реку. В самом узком месте через него идут мостки. Сережа стоит на мостках и кричит: "ути, ути". Он уже забыл свою обиду на гуся. Ему очень весело. Он бывал здесь не раз за свою двухлетнюю жизнь, но как будто впервые понял, как все это, - вода, облитая солнцем, желтеющие деревья, смешные проворные утята, - удивительно, интересно и красиво.
- Сережа, посмотри назад, - говорит Баб-Вав.
Сзади, совсем близко, плывет быстро-быстро, перебирая лапками, большая утиная семья. Может быть, ему хотелось сказать Баб-Вав о том, что жизнь прекрасна. Но он только всплескивает руками и произносит в восхищении:
- Ой, батюски, еще ути!