:eating: У меня есть приятель,который замечательно описал этот необычный ужин Проголодавшись, мы решили поужинать в ресторане с НЕтайской кухней. Недалеко от отеля наткнулись на обвешанную красными бумажными фонариками дверь – обычный признак китайского ресторана.
Это было явно заведение высокого класса, даже костяные палочки для еды лежали на специальной мельхиоровой подставочке.
Мы выбрали хорошо известные нам блюда – утку по пекински и жареного молочного поросенка.
Утку принесли довольно быстро – это блюдо обычно пользуется популярностью и заготавливается в больших количествах заранее.
Продемонстрировав нам аппетитную зажаренную тушку, за соседним столиком официантка очень аккуратно сняла с неё шкурку кусочками, оставив её на утке.
Затем наш столик был сервирован плетеной коробочкой, наполненной маленькими тонкими пресными лепешками, тарелочкой с кусочками лука и прочей зелени и, конечно же, тарелкой с искусно, без признаков жира, отрезанными кусочками поджаристой шкуркой утки, больше всего похожей на обрывки коричневого пергамента, и маленькие мисочки, наполненные густым темным сливовым соусом.
Сразу вспомнился рассказ о «лакированной» утке. Это весьма сложным способом, в течение 3-х дней приготавливаемое блюдо. Один старый китайский мафиози, вынужденный предать свой клан, зная, что после этого жить ему останется считанные часы, заранее заказал себе вышеназванное блюдо. Для европейца этот деликатес – наглядный пример пропасти в восприятии восточной культуры.
В «лакированной» утке гурман наслаждается поеданием только нескольких невесомых кусочков зажаренной шкурки, остальное (утка целиком, но уже без «одеяния») выбрасывается, или отдается слугам.
Вспомнив этот рассказ, мы самодовольно улыбнулись и в меру своего понимания использовали компоненты для потребления деликатеса. На вкус шкурка оказалась удивительно нежной, прямо воздушной. Подумалось, что гурманы воспринимают мир особо, тоньше, и в этом есть определенная прелесть.
В Пекине, при посещении ресторана специализирующегося на блюдах их утки уже в течение 200 лет, нам тоже сначала подали только шкурку, но чуть позже облагодетельствовали и самой уточкой, уже отделенной от костей и нарезанной на мелкие сочные кусочки.
Но утонченное блюдо совершенно не утолило голода, наоборот, показанная и унесенная утка только распалила аппетит. Ведь даже если нам больше от неё ничего не достанется
( а мы не собирались поддаваться на хитрости Востока и намеревались отстаивать своё право на мясную часть дичи), то у нас в запасе остается хоть и молочный, но всё-таки целый поросенок.
Минут через 10 официантка (судя по всему, из старших. В ресторане вообще четко регулировалось, кто чай разливает, кто посуду убирает, а кто работает с подносимыми блюдами) ставит нам на стол аппетитно зажаренного поросенка кг на 3. Его грустное закопчено-жареное рыльце смотрело на меня. Кожица, поблескивающая, хрустящая, сама просилась в рот. Но уже хотелось не просто есть, а жрать. С поросенка, также как и с утки, шкурка была срезана и оставлена на нем. В результате он выглядел целым. Наш стол по-новой сервировали плетеной коробочкой с лепешками, теперь уже более толстыми и мисочками с другим соусом. Шкурка оказалась очень хрустящей, совсем нежирной и очень вкусной; но шкурки мы уже наелись. Едва поклевав поджаренной кожицы и мысленно простившись с улетевшей птичкой, приступили к более решительным действиям. Увидев, что официантка намыливается куда-то, оставляя нас наедине с неразделанной тушкой, Ира решила взять инициативу в свои руки и попыталась объяснить не говорящей по-английски девушке, чтобы она разрезала поросенка.
Мне показалось, что все находящиеся в ресторане замерли. Надо сказать. Что в китайской кухне ножу не место за обеденным столом. Вся еда подается в виде, не требующем использования режущих предметов. Поэтому тот нож, которым воспользовалась официантка, предназначался исключительно для отделения предварительно нарезанной на мелкие куски шкурки от нежного мяса поросенка и был весьма тупым. Вероятно, нас приняли за крутых знатоков, ибо с этого момента внимание всего ресторана сосредоточилось на нашем столике. С большими мучениями, орудуя тупым ножом, девушка отрезала от головы свинячьего младенца уши и подобострастно предложила столь редкостным знатокам изысканный деликатес. На который теряющие самообладание бледнолицые никак не отреагировали. Ира встала, отняла нож, и действуя больше руками, чем тупой железякой, оторвала переднюю ножку, торжественно водрузив её мне на тарелку.
В ресторане уже никто даже не дышал.
Я оказался в щекотливом положении.
Передо мной на тарелке лежал большой кусок мяса на костях, а из средств перемещения его в рот у меня были две палочки и собственные руки. Уровень ресторана не позволял мне воспользоваться данными природой приспособлениями, а стиль владения палочками – удержать что-то размером больше ногтя. Кроме того, даже поверхностного взгляда на мясо мне хватило, чтобы определить – оно сыровато.
Помощь пришла со стороны наконец-то появившегося англоязычного метрдотеля.
В дополнение у тупому ножу появился острый.
Ира предложила отрезать для Юли другую ножку поросенка, на что она, насытившись до того свининкой под кисло-сладким соусом, заявила, что хочет только попробовать пару кусочков. Острый нож оказался в Юлиных руках. Воткнув костяную палочку в мягкую попку поросенка (вилок не подавали) она срезала несколько кусочков сырого мяса с задка.
Мэтр не мог больше беспристрастно смотреть на экзекуцию бедняги и поросенок ( вместе с лежащей на моей тарелке отодранной ножке) исчезли со стола. Как уже все догадались, он был подан для деликатного потребления шкурки, а не бедного животного целиком. На опустевшее поле битвы в центре нашего стола водрузили блюдо с поджаренными кусочками утки, шкурку которой мы благополучно уничтожили 20 минутами раньше. Уточка была пересушенной, безвкусной и застревала в возможных и невозможных щелях между зубами, но голод утолила. Изголодавшись от приложенных усилий, мы, так и не получив удовольствия, полностью уничтожили её.
Вскоре на столе появились кусочки обжаренной молодой свининки, борьба с которой исчерпала наши моральные силы. Мы уже могли только смеяться над своей серостью, поглядывая на сиротливо лежащие, на тарелке свиные ушки, безжалостно отделенные в попытке услужить клиенту.
Вкуса поросенка я не могу припомнить, похоже он почти нетронутый остался на столе.
С чем можно сравнить взгляд метрдотеля, когда мы покидали ресторан?
Наверно, так жертва насилия смотрит на уходящего истязателя.
