Тихое субботнее утро. Машина проворно несется по безлюдной ленте дороги. Надрывно стонет магнитофон, про одинокого полковника, которому не пишут и не ждут. За мутным стеклом моих глаз, плескались выпитые накануне пиво и водка. Словно снасти старого фрегата, скрипят пластиковые части пожилого «Опеля». Я прикрыл на миг тяжелые веки, услышал крики чаек, увидел бескрайнюю гладь океана и …удар…темнота.
- Почему ты так стремишься назад? – Он сидел в плетеном кресле напротив меня и улыбался знаменитой улыбкой Хемингуэя, которую я наблюдал в детстве на любимой фотографии.
- Я устал…Мне скучно и одиноко среди людей. Для меня ты выбрал не самый лучший сценарий! – скорбно поджав губы, ответил я Ему, отхлебнув ледяной родниковой воды из возникшего в руке, длинного и зеленоватого стакана.
- А чего ты хотел? Никто не обещал Ангелам легкой жизни. А как иначе контролировать равновесие в мире? То, что ты бьешься о свою внутреннюю скорлупу, это, отражение вечной и бессмысленной борьбы света и тьмы. Ты ждешь от людей любви. А сам не умеешь любить даже себя. Желание обладать женщиной – любовь кожей, - принимаешь за любовь истинную. – Он отхлебнул янтарной жидкости из пузатого коньячного бокала. – Ты ищешь совершенства в других вместо того, чтобы найти его в себе.
Стеклянный пузан исчез, и его место заняла вишневая трубка.
- Ну, мне же положен отпуск? Заберите меня, не могу больше червем жить. Тесно мне… Слишком много навалилось за последние 15 лет.-
- Какой отпуск? Дружище, отпуск нужно заслужить! – Он затянулся душистым табаком – Все! Прекращай ко мне ломиться по пустякам! Иди работать!-
Я со скрежетом разлепил веки. Кабина «Опеля» усеяна битым стеклом. Напротив, в лобовом стекле, дыра размером с футбольный мяч. Видимо, приложился головой, когда въехал в стену. И въехал качественно: за дырой машина кончалась и начиналась стена. Ко мне уже бежали стервятники-репортеры: размахивающий мохнатым фаллосом микрофона на длинной удочке звукорежиссер и, напоминающий «моджахеда», с гранатометом-камерой на плече, оператор.
Полицейские, морщась от моего несвежего дыхания, обреченно выполняли свою нелегкую работу. Весело помахивая носилками. Клятвуны Гиппократа бодро трусили в мою сторону. Я вытряхнул стеклянное крошево из волос, попутно попав ладонью во что-то липкое, отчего пальцы приобрели патриотичный, коммунистический цвет. Запретив медицине вынос собственного тела, я глубоко вздохнул и начал жить…
5.03.06.
