"Он еще не сдох?" — немцы не могли поверить: история лётчика, который выжил после расстрела и семи месяцев в концлагереЕсть истории, которые невозможно читать без комка в горле. Истории о том, как человек проходит через такой ад, что выживание кажется физически невозможным.
Сегодня — рассказ о Николае Майорове, лётчике 95-го гвардейского штурмового авиационного полка 5-й гвардейской штурмовой авиационной дивизии.
В последние недели весны сорок четвёртого года советские войска достигли берегов Вислы — полноводной и протяжённой водной артерии. К тому моменту Майоров уже занимал должность заместителя командира эскадрильи.
В одном из боевых вылетов ему довелось возглавить звено из шести самолётов. Приближаясь к линии фронта, он наблюдал апокалиптическую картину: повсюду клубился дым, полыхали пожары, земля содрогалась от артиллерийской канонады.
Красная Армия захватила стратегически важный Сандомирский плацдарм и отчаянно удерживала позиции. Враг, применив излюбленную тактику, сконцентрировал бронетанковые силы и нанёс мощный удар, проломив советскую оборону. Перед штурмовиками стояла задача — остановить германский прорыв.
Обнаружив вражеские танки, Майоров повёл свою группу в атаку. Первый заход, разворот, второй боевой проход, затем третий... Именно во время третьей атаки рядом с кабиной пилота разорвался зенитный снаряд. Взрывная волна буквально швырнула лётчика. Двигатель получил критические повреждения.
Пытаясь перезапустить мотор, Майоров заметил странное подёргивание плеча — взглянув, он с ужасом обнаружил, что кисти руки на месте нет. Плечо было изувечено, повсюду кровь, а конечность болталась где-то сзади, удерживаясь непонятно чем. Следующим мгновением лётчик потерял сознание.
Холодный напор встречного воздушного потока вернул пилота к реальности. Кабина была изрешечена осколками. Приходя в себя, он попытался определить, где находится горизонт.
Многолетний опыт подсказал единственное решение — сохранить управляемую скорость. Уцелевшей правой рукой Майоров направил штурмовик вниз, разогнал машину и мастерски посадил её на фюзеляж.
Экипаж уцелел. Однако приземлились они на территории, контролируемой немцами. Воздушный стрелок, к счастью оставшийся невредимым, извлёк командира из покорёженной кабины. Почти сразу их окружили германские автоматчики. Лётчик слышал их разговор, но понимал лишь отдельные слова.
Судя по всему, фашисты быстро приняли решение расправиться с пленными на месте. Сначала выстрел прозвучал в голову стрелка, затем — в голову самого Майорова. Дальнейшие события стёрлись из памяти.
Сражение бушевало весь день. Поздним вечером лётчик почувствовал удар сапогом. Открыв глаза, он увидел немецких солдат — это была похоронная команда. Они что-то обсуждали на своём языке. Вероятно, удивлялись, что этот русский пилот всё ещё жив.
Заметив авиационную форму, они раздумывали: прикончить или взять в плен? Неподалёку стояла повозка с лошадью. Одних павших закапывали, других увозили. Жестами немцы дали понять, что напарник погиб.
Пуля вошла в голову ниже черепной коробки и вышла навылет, разворотив всю челюсть. Рука висела на каких-то сухожилиях. Кровопотеря была чудовищной — комбинезон насквозь пропитался кровью, из него можно было выжимать багровую жидкость, словно из мокрого белья.
Лётчика погрузили на телегу и повезли. Дорога казалась бесконечной. Телега подскакивала на буграх и ухабах, каждый толчок причинял невыносимую боль. Наконец прибыли на какое-то поле близ города Ченстохова. Там немцы организовали временный лагерь для военнопленных.
Колючая проволока, стоны раненых. Ни воды, ни пищи. Картина была чудовищной. Майоров лежал в темноте, мучимый холодом. Жажда была нестерпимой после такой кровопотери. Требовалась срочная перевязка, но никого не интересовала судьба раненого советского лётчика.
С рассветом стала видна ужасающая панорама: всё поле было усеяно ранеными — артиллеристами, танкистами, лётчиками, пехотинцами. Немцы пригнали группу медиков, которые проводили операции без какого-либо обезболивания. Настоящая пытка.
Когда подошла очередь Майорова, соседи по несчастью сказали: «Не трогайте его, он и так скоро умрёт, операция бессмысленна». Врачи отступили. Иначе лётчик точно не выжил бы.
Последовали дни невыносимых мучений. На мольбы о воде товарищи по несчастью зачерпывали жидкость из луж и по капле капали в рот. Челюсть была раздроблена, торчали только острые обломки зубов. Ни есть, ни пить нормально было невозможно. Эта грязная вода из луж, которую по капле давали товарищи, спасла ему жизнь.
Спустя несколько суток советские войска отбросили немецкий танковый клин. Противник начал экстренную эвакуацию лагеря. Пленных погрузили в вагоны, предварительно расстреляв всех, кого сочли обузой. Почему-то Майорова тоже погрузили — непонятно, отчего его не добили.
Рука удерживалась неизвестно чем, лицо представляло собой сплошную рану. Зияющая дыра была настолько огромной, что вода, попадая в рот, вытекала наружу через разбитую челюсть.
По пути на станциях немцы открывали вагоны, демонстрируя публике пленных как диких зверей. Все пленные были избиты, окровавлены, изувечены.
Эшелон прибыл в Кюстринский лагерь на Одере. Охрана была суровой. Майорова сначала бросили в палатку смертников. Немцы педантично сортировали узников: здоровых отдельно, раненых отдельно.
В русском секторе располагались бараки, каждый на двести пятьдесят человек. Один барак полностью отвели для сбитых авиаторов — его охраняло гестапо, особо пристально следившее за лётным составом. Так Майоров оказался в этом бараке.
По ночам стоял леденящий холод. Кроме него там находилось ещё пятнадцать человек. Товарищи попались отзывчивые, поддерживали друг друга. Сами больные и израненные, они размачивали хлеб в воде и кусочками проталкивали Майорову в рот. Там он встретил замечательных людей.
Среди них оказался опытный хирург Георгий Фёдорович Синяков, попавший в плен ещё в октябре сорок первого года. До войны он работал при Челябинском тракторном заводе. Осмотрев Майорова, он сказал:
«Нужно тебя лечить, товарищ. Иначе начнётся гангрена, и всё кончится. Наркоза у меня нет. Вообще ничего нет. Но я буду тебя лечить. Ты должен вытерпеть. Буду работать по живому мясу без обезболивания».
Немцы категорически запрещали лечение пленных — ни своим врачам, ни захваченным советским медикам. Самого Синякова жестоко избили при пленении — он был начальником фронтового госпиталя. По ночам, когда охрана ослабляла бдительность (возможно, от шнапса), он тайно лечил раненых.
Синяков извлёк из ротовой полости лётчика осколки зубов, удалил раздробленные костные фрагменты, смастерил примитивную шину из деревяшек и верёвок. Такова была лагерная медицина.
Постепенно Майорову стало легче пить, затем он даже смог самостоятельно жевать и глотать хлеб. Доктор Синяков, несомненно, спас ему жизнь. Пока лётчик находился в палате умирающих, туда регулярно заходил немецкий надзиратель.
Он пинал Майорова ногой и ругался по-русски: «Он ещё не сдох?»
День проходил, второй — немцы продолжали приходить с проверками и только сквернословили. Подонки выучили русский мат.
В лагере Майоров провёл около семи месяцев. Затем в поведении немцев произошли перемены.
Этому предшествовало особое событие. Ходили слухи, что коменданта лагеря вызвал доктора Синякова. Привезли тяжело больного немца, от операции которого отказались немецкие хирурги, считая случай безнадёжным.
Синякову поставили ультиматум: оперировать, иначе расстрел. При этом велась активная пропаганда, немцы с пафосом твердили: «Русские — недочеловеки, ничтожество!»
Рассказывали, что Синяков созвал подпольный комитет и советовался, стоит ли спасать фашиста. Комитет вынес вердикт: лучше спасти одного врага, чем лишить медицинской помощи сотни своих раненых товарищей.
После успешной операции комендант смягчился! Он выдал бинты, элементарные инструменты и медикаменты. Синякову разрешили открыто помогать раненым. Именно тогда он смог существенно улучшить состояние Майорова.
Вскоре послышалась артиллерийская канонада — советская артиллерия. Немцы принялись спешно сворачивать лагерь. Часть узников расстреляли, остальных погрузили в вагоны и доставили в Люккенвальде, где располагалась бывшая тюрьма.
Майоров лежал в одиночной камере с незапертой дверью — немцы понимали, что бежать некуда: кругом собаки, охранные вышки, часовые.
Товарищи не оставляли его без внимания. Где-то раздобыв помидор, приносили и выдавливали сок в рот. Иногда доставали хлеб. Подлинное величие проявляется, когда раненый человек помогает другому, ещё более слабому. Это бесценно!
Затем их перевезли под Берлин. Советские войска вели активное наступление. У канала немцы оцепили участок земли, и узники снова лежали прямо на грунте. Противник явно не знал, как поступить с пленными.
Расстрелять? Страшно — придётся отвечать перед наступающими советскими войсками.
К тому времени Майоров уже мог кое-как передвигаться. Наконец в лагерь ворвались советские танкисты. Освобождение! Победа!
Лётчику довелось встретиться с генералом от авиации, которому он рассказал свою историю. Генерал прослезился и сказал:
«Сколько моих ребят погибло!»...
* * *
Николай Майоров выжил и даже сохранил руку. Вопреки всем законам медицины, вопреки расстрелам, вопреки семи месяцам концлагерей без лечения и питания. Он вернулся домой живым, хотя уже не считался жильцом.
Эта история — о невероятной силе человеческого духа. О том, что даже в самом страшном аду люди оставались людьми: раненые товарищи делились последними каплями воды, врач Георгий Федорович Синяков по ночам спасал умирающих, рискуя собственной жизнью.
Порой наши проблемы кажутся нам невыносимыми. Но стоит вспомнить таких людей, как Николай Майоров, как Георгий Синяков, как те безымянные военнопленные, что поили товарища водой из луж — и понимаешь настоящую цену человеческой жизни, настоящую силу воли и настоящий смысл слова "товарищ".
Эти люди прошли через ад. И победили.
источник: дзен канал «Т-34»
https://scontent.ftlv1-1.fna.fbcdn.n...Dg&oe=693CE99Bhttps://scontent.ftlv1-1.fna.fbcdn.n...wQ&oe=693CF53C
