О,да! Это босс-ужас :qip_fi:
Вид для печати
О,да! Это босс-ужас :qip_fi:
Это не коньяк,а рыбожар))Цитата:
Сообщение от Пyмяyx**
И в следующей истории вы узнаете много о любимых напитках рыбоградцев
История философская, или "Синяя Яма"
«Пьянству – бой!» - таким призывом в нашем обществе не удивишь. Как и тем, что толку от него немного.
А как же обстоят дела с алкоголизацией рыбонаселения в Рыбограде?
Жил в Рыбограде, а точнее, в его трущобной окраине, один Рыб по имени Бычок, завсегдатай кабака «Синяя Яма». Здесь он как правило пропадал все выходные дни, а также будничные вечера после, а иной раз и вместо рыботы.
И вот как-то раз возвращался он в изрядном подпитии домой, где ждала его жена – Рыба-Пила Рая с вечно голодным выводком рыбятишек. Время было позднее, а он еле-еле волокся по заиленной колдобистой дороге, точно донная рыба. В темноте и тучах ила он заблудился и вместо своего дома попал на местное кладбище, но был так пьян, что не понял этого. Пошарахавшись меж могильных плит, Бычок наткнулся на какую-то дверь, ведущую, как ему показалось, в подвал, и, скатившись вниз по крутой лестнице, забылся пьяным сном.
Проспавшись, он обнаружил себя в полной темноте, и не мог понять, где это он очутился, а ещё жив он, или уже умер. Но, потому как ему очень захотелось опохмелиться, решил, что все же жив.
- Эй, есть кто-нибудь?
- Никого здесь нет…- отвечал ему некий глухой голос.
- А ты кто?
- Никто.
- А как звать тебя по-батюшке?
- Никак…
- А, Никто Никакович, стало быть… Слушай, Никакич, будь другом, дай чего-нить выпить – трубы горят!
- Что ты просишь, безумец, пить, когда тело твое погружено в воду?!
- Слышь, Никакич, голова чугунная, трубы горят… Ну давай, хоть за знакомство, дернем с тобой!
- Пусть я мертвец, но ты – безумец! Я не могу дернуть, потому что у меня давно нет ни хвоста, ни плавников, - ничего. И сам я давно уже – Ничто!
-- Да ладно те, Никакич… Слышь, хозяин, если выпить нет, как мне отсюда выйти? Темень хоть глаз выколи, да еще и мороз пробирает – как в могиле!
- Ты и есть в могиле… Причем в моей!
- Так что это получается… Я умер, что ли?! – ужаснулся своей догадке пьяный рыб… Тишина и темнота стали ему ответом.
- Нет, погоди! – заполошился пьянчужка, - я так не хочу, я так ещё мало пожил... С чего бы мне умирать? И выпил-то вчера всего-ничего… Ну правда: побольше, чем обычно, но меньше, чем иногда! Меня дома ждут – жена, рыбята! Мне.. мне вообще, на рыботу надо! Рыботы полно, и трубы горят…
Бормоча этот свой монолог, пьяный Бычок бестоково тыкался во все окружающие его точки пространства, но повсюду утыкался в каменную неприступную стену.
- Эй! Где ты там, а? – вопросил он снова к духу пещеры, поняв бесполезность своих усилий.
Но ответом Бычку была гробовая тишина. Вокруг стояла беспросветная темнота, и голос его тонул в безмолвии.
- Никакыч! – возопил в отчаянии перепугавшийся рыб, - Миленький, отзовись хоть ты! Я домой хочу… Отпусти меня, а? Ждут меня там, говорю же тебе!!!
Жуткий потусторонний смех раздался ему в ответ:
- Ждут? Тебя?! Никто там тебя не ждет! Рыба твоя рада –радешенька, что ее муж-пьянчужка окочурился, дети ждут- не дождутся, когда она выберет им нового отца семейства – не того, что в Синей Яме пропадает каждый выходной, а после рыботы спешит по вечерам домой с подарками… На рыботе … да когда ты в последний раз там появлялся трезвым? Твоё место сразу же заняли, когда поняли, что ты пропал…
Тут Бычок начал трезветь от холода и нахлынувшей тоски. Потерянный, никому не нужный, в чужой могиле, он вначале тихо икал, трясясь от холода, потом подвывал, все громче и громче, и наконец завопил что есть мочи:
- Выпусти!!! Выпусти меня отсюда! Нептуном клянусь – больше в Синей Яме и плавника моего не будет! Каждый выходной буду с женой и семьей проводить. Малышей моих тетешкать….
И тут он залился по-рыбски обильными слезами от нахлынувшего на него отчаяния…
- Эй-эй-эй, что ты творишь – у меня на повышенную соленость аллергия! А ну, выкатывайся вон отсюда! – зарычал жутким голосом невидимка.
И после этих слов невидимая дверь распахнулась наружу, а плачущий рыб был вытолкнут неведомой силой наверх, на Рыбье кладбище.
С перепугу он так припустил, что вскоре уже очутился на знакомой рыбоградской окраине, где маячил синими огнями знакомый кабак. Ничтожное время спустя оказался у входа в «Синюю Яму» - гиблое местечко, где вечно пахнет тиной, водорослевой брагой и несбывшимися надеждами.
Бычок вкатился по склизской лестнице в полутемную пещеру, слабо освещаемую тухлым сиянием медуз-неоновок. Бармен – осьминог, со щупальцами в порезах от разбитых бутылок, стоял за стойкой из старой затонувшей лодки как всегда невозмутимо. На стойке - борте были выгравированными автографы давно спившихся рыб-легенд. Он с привычной меланхолией взглянул на Бычка и продолжил мутить фирменные коктейли заведения - «Губительное счастье» и «Сифон безумия».
Так и не поймав равновесия, Бычок криво скользнул на валун за первым попавшимся столиком. Скользкие валуны служили стульями в убогом заведении. Все они были облеплены пьяными моллюсками, питающимися рвотными массами посетителей,. Гул в «Синей Яме» на минуту затих, и сосед за столиком, Окунь с прозвищем «Философ», спросил у Бычка:
- Ты где пропадал, пьянчуга? Твоя Рыба-Пила тут такой визг подняла, вторые сутки тебя по всей округе разыскивает… На Тот свет, что ли, провалился?
- Ой. Ребятушки… Именно что на Тот! Дайте, братцы, опохмелиться – всё вам расскажу.
Заинтригованные соседи по столику – Сомик по кличке «Пивососыч», бойцовый Петушок с прозвищем «Бой Трезвости» и две кильки с подбитыми глазами, повернули морды в сторону Бычка. Одна из килек предположила, что тот просто на жалость давит, выпрашивая опохмелку. Но он тот клялся и божился, трясся и икал, как никогда ранее. Потому соседи, решив, что с ним и в самом деле что-то стряслось, все же скинулись Бычку на дозу самого дешевого «Донного- отстойного».
Бычок и впрямь жаждал выговориться, потому, едва проглотив рюмашку и все еще трясясь, начал свой рассказ. Начало рассказа совпадало с реальностью – что он заблудился и заснул незнамо в какой норе. Но под конец, разгорячившись от спиртного, подливаемого заинтригованными слушателями, Бычок, захорохорившись, стал привирать. Слёзы и мольбы его были вычеркнуты из контекста, и уже с некой бравадой Бычок продолжал:
«Тут я говорю ему, этому духу бесплотному: «Раз ты по-рыбски не сечёшь, как гостей принимать в своей хате, так вынимай меня из своей норы, чтоб я тотчас дома оказался!» А он… дух тот… как ощерился на меня своей зубастой пастью, сам - просто скелет, и в пустых глазницах адский огонь горит! Тут что-то ка-а-а-ак торкнуло, и к-а-ак понесло меня наверх с потоком воды… И вынесло наружу. Вот такие страсти, Нептуном – богом клянусь!
Заинтригованные посетители «Синей Ямы» облепили столик, где приводнился Бычок, и начали расспрашивать:
- Да где же ты выплыл?
- На кладбище, говорю же вам, на городском кладбище! – отвечал Бычок каждому, но за ответ предусмотрительно просил подлить в его чарку.
- А что за дверь там была? Какая?
- Какая-то белокаменная, узкая – еле туда и пролез… это я помню, а больше – ничегошеньки!
Тут один хмельной студент за столиком слева закричал:
- А я знаю! Я читал! Есть такая легенда, что в склепе на рыбоградском кладбище был похоронен святой рыб – Философ, и он многих учил жизни мудрой. Говорят, что умер он с тоски, потому что не смог в своих трудах объяснить Закон жизни... И дух этот и после смерти не обрел покоя. Но многие до сих пор ходят к его склепу, задавая мысленно свой вопрос, получают ответ на него, если только не устрашатся провести целую ночь на могиле возле склепа!
Публика в «Синей Яме» притихла, а потом расшумелась с новой силой.
- Ерунда это! Рыбские сказки! – басил какой-то пьяный оппонент студенту, но кое-кто в толпе твердили, что знают такую легенду. Наконец, всех перекричал Селёда – Солёный:
- А слабо тебе, Бычок, показать нам то место?! Мы туда счас всей шарой как закатимся, всё и проверим... Глядишь - узнаем, как нам зажить счастливо!
Бычок было заотнекивался, говоря, что забыл, как и где плыл, и не может уже и плавниками пошевелить от усталости… Но когда дружки пообещали ему бутылку самогона «Отливная горечь» в качестве гонорара, согласился без колебаний!
Желающие сыскать могилу Рыба - Философа гонораром закупились тут же, у Бармена, и уже разлили своей шобле «на посошок» по рюмашкам, как дверь «Синей Ямы» отворилась, и на пороге показалась Рыба- Пила Рая.
Тут увидела она, что её пьяного рыба волокут вновь на какую-то попойку, да как завизжит:
- Отстаньте от мово рыба! Вам в вашей «Синей яме»! тут только бы споить кого! Я его два дня ищу, рыбята дома слезами без папеньки заливаются, а ваша шайка-лейка опять куралесит! Вот я на вас в РыбУправу пожалуюсь, РыбНадзор на вашу ильную помойку нашлю!
Толпа быстренько рассосалась – стать перепиленным Рыбой-Пилой желающих не было. Бычок, побрыкавшись для порядка, смирился под острозубой пастью своей рыбы. Затем, как мог, приосанился, и даже вроде рад был, что плывёт домой, к своей рыбе под бочок, к малым рыбеночкам… Правду сказать, побывать вновь на кладбище в той ужасной могиле Философа, ему и за гонорар не хотелось. Итак, под взвизги Рыбы-Пилы, семейная пара ретировалась из «Синей Ямы».
Шобла, желавшая искать могилы Философа, уже раздумала идти на кладбище, и сгруппировалась за столиком, чтобы пропить купленную самогонку. И лишь Селёда Солёный с горечью констатировал:
- Эх вы, рыбная мелочь, никакого у вас разумения нету! Нет бы – за счастьем плыть, так вы скорее за жабры своего рыба ухватите – и к себе, точно добычу, в нору тащите. А только –то? И разве же счастье это???
Так я не понял. Рыба Пила - пила, или рыба Пила, которая не пила?
Спасибо за картинку!Цитата:
Сообщение от Пyмяyx**
правда, тут слишком чинно все, ля Синей Ямы.
Рыба Пила, может и была созависимой алкоголмчкой, скорее всего да.
Но главное - она пилила, своего рыба Бычка, в первую очередь, во-вторых, все окружение
Картинку отредактировали, но колорита места погибших надежд" все равно мало! НА ВЫХОДНЫХ ПОБЫВАЛА В ОДНОМ НОВОМ ВЯТСКОМ КАБАКЕ, ТАМ ПОЖАЛУЙ, ЕСТЬ КАКОЙ-ТО ОТТЕНОК ЭТОЙ ЖУТИ В ОРГАНИЗАЦИИ ПРОСТРАНСТВА
а Я КСТАТИ ТОЖЕ ПОДРЕДАКТИРОВАЛА ТЕКСТ
История ТРАГИЧЕСКАЯ, или "Давайте помянем Хьюго"
В гроте для прощаний едва поместились те, кто желал отдать последние почести безвременно ушедшему жителю Рыбограда.
Тесанные стены грота слабо освещались светильниками из мумифицированных донных рыб, похожих на средневековых химер. Собравшиеся, словно тени, медленно покачивались в толще воды, сложив в молитвенном жесте плавники, так что на фоне стены из пористого туфа казались страницей выбитого на стене клинописного текста. На вырубленном в центре грота возвышении покоилось тела умершего, окутанное белым саваном, сплетенным из нитей люминесцентного планктона. Несмотря на изможденный вид покойного, при первом же взгляде на него становилось ясно, что сей рыб был еще очень молод для жатвы Мары, богини смерти.
Звуки траурной музыки сливались с печальными всхлипами, издаваемыми свитой рыб-плакальщиц. Впрочем, Хьюго – так именовался покойный, в заказном хоре скорбных голосов не нуждался: оплакивать его совершенно искренне, хоть и непрофессионально, собрались тысячи рыбоградцев. Непрерывным потоком проплывали все новые делегаты от стай явившихся на прощание рыб с венками из черных водорослей. День клонился к вечеру, но поток прощавшихся ещё не иссякал, а ворох траурных венков завалил уже пол-грота. Тогда предводитель траурной церемонии дал знак привратникам затворить двери в залу прощаний.
Теперь в темном гроте остались только близкие покойного. Собравшиеся за траурным столом долго молчали. Наконец один из них - друг детства Хьюго, подняв вверх траурный жезл, и начал речь. Его голос нерешительно нарушил тишину, но постепенно обретал все большую уверенность:
– Друзья, давайте помянем Хьюго! Каждому из нас сейчас… очень трудно осознать, что Хью нет больше с нами… Пусть я не всегда был с ним рядом, и не вполне разделял его взгляды в зрелости… Но я восхищался Хьюго с самых детских лет - мы же росли рядом Уже в рыбячьем возрасте, в нём чувствовалась та волна тепла и света, исходившая от него… А его детское прозвище было – «Лучик»… Вот он и устремился туда – наверх, к свету…
Друг детства смолк, погрузившись снова вместе со всеми в зависшую над столом траурную тишину. Другой из присутствующих заговорить:
– Все мы понимаем, каким Хью был… необыкновенным! Но не можем понять этой необычайности до конца… Никогда не разгадать нам всех его загадок! Он говорил, будто сможет выбраться на сушу, и там жить. Это же так абсурдно! Но Хью рассказывал о городах, стоящих над морем, о том необычном враждебном для нас, рыб, мире так, словно побывал там. Вроде бы, обычные детские фантазии – но обернулись предчувствием, пророчеством о собственной смерти...
При этих словах присутствующие в гроте прощаний тяжело вздохнули, но тут другой рыб подхватил приплывший к нему траурный жезл:
- А я был знаком с ним со времен учебы в рыбнивере, где он легко мог стать лучшим из студентов! А для нас он был лучшим другом – весёлым, бесшабашным, и всегда щедрым во всем! Но порой он становился не по годам серьезен. Хью не грыз гранитных книг, предложенных профессурой... В гранитотеках он мог пропадать сутками, откапывая там редчайшие камни, хранящие предания древности, сокровища изреченной мудрости. Быть может, я был первым, кому Хью поведал о тех четырех стихиях, в которых вертится Колесо Жизни: Земля - Вода – Воздух – Огонь…
Собравшиеся как зачарованные, слушали изложение легенды, и мерное капанье воды где-то в глубине грота, добавляло гипнотическую притягательность поминальной речи друга Хью по студенческим годам. Но вдруг его прервал голос – негромкий, но чёткий, как шлепок хвоста по воде:
– Очень поэтично вы излагаете - Земля, Вода, Воздух, тождество стихий... – с приторной сладостью произнес неизвестный, – Мы все прям заслушались... Но как-то далеко ушли от сути события. Позвольте спросить: из всей этой красивой лабуды последовал какой выбор?! Что заставило Хью выброситься на берег? Самоубийственый, дикий поступок! Какой пример ваш друг подал этим для рыбоградской молодежи! Увлекал их в Безводную Пустошь своими абсурдными речами, а в итоге сам же поплатился гибелью за это сумасбродство!
Собрание разразилось возмущенным шумом. Торжественность и скорбность была смята спорами и распрями, разделившими собравшихся на два лагеря сторонников и противников поступка Хьюго. Каждая м стороны пытались доказать другой свою правоту. Казалось, что ничто не сможет уже вернуть благочинность собранию. Но тут встрепенулась фигура рыбы, вся укутанная в черное, которая до сих пор словно в некой прострации, скорбно склонившись, обнимала окутанные саваном ноги умершего:
- Во-о-от! – плавно и горестно протянула, почти пропела она, словно героиня греческой трагедии. Голос её часто срывался, она глотала воду широко раскрытым ртом, как будто пытаясь вытолкнуть наружу слишком страшные для нее слова. Эта пропитанная горечью и болью прерывистая песнь её была обращена к обвинителям Хьюго:
- Именно такие, как ВЫ - и погубили его...подзуживая доказать… что он сможет дышать там… наверху – дышать пустотою… Вы просто завидовали тому, как талантлив, счастлив и любим всеми был Хью! Что он жил во свете – а вы – во мгле! И Хью… не мог поступить иначе… не мог отвергнуть вашего пари, потому что никогда бы не позволил себе… струсить или солгать!... Но вам-то не понять этого! Вы и понятия не имеете, что такое честь! И вы… просто подло спровоцировали его на этот поступок, отправив на смерть!!!
Она умолкла, как будто задохнувшись на верхней ноте эмоционального накала, и медленно сползла вниз, не в силах продолжать далее свою горькую и страстную арию Обвинительницы. Кто-то бросился за помощью к врачующим. Подплывшие подруги пытались успокоить ее, поглаживая плавниками. Еще вчера они готовы были драться с этой рыбой за право называть Хьюго «моим», но гибель объекта обожания примирила бывших соперниц.
Поднялся шум, произошла какая-то возня, кого-то выставляли вон. Шепоток обсуждения пробежал между взволнованных голов – это рыбоградцы передавали друг другу слухи и версии происшедшего:
– Как же это он на берег-то выбросился?!
– Да это ему профессора якобы рассчитали время прилива, который заберет его обратно в море. Известно же, что крупная рыба может несколько часов прожить вне воды. Но или они ошиблись, или специально сделали так…
– Так им то и надо было – чтобы Хьюго там задохнулся!
– А мы слыхали, что всё было подстроено кланом рыбоградских акул…
– Больно им не по нутру его обличения!
– Жена-то видать знает! Судиться будет?!
– Ты что: сожрут!!!
– Да ей после смерти любимого – ничего уже не страшно!
…Наконец шум затих, и атмосфера в зале переменилась. Присутствующие заговорили тихими голосами, но каждый из оставшихся здесь без напряжения вникал в смысл наполненных теплотой и грустью слов, адресованных ушедшему другу. По кругу пустили поминальный сосуд с рыбожаром. Каждый из присутствующих делал по глотку и делился добрыми воспоминаниями о своем покойном. Но один из них, отстранив бутыль, вдруг сказал:
– А ведь сам Хьюго не одобрял распития рыбожара!
Друг по рыбниверу отрицательно помотал головой:
– Не всегда. Бывал я с ним на дружеских пирушках. Там, нарыбожарившись, порой такое отчебучивали! В Альма матер до сих пор еще байки ходят о тех наших кутежах… Но потом Хью как-то разом переменился, так что даже взять в рот бутылки ни за что не хотел.
- Что ж его заставило так перемениться? – спросил один из присутствующих, - Настойчивые упреки любимой? Или же его связь с какой-то сектой? Я слышал, что Хьюго обвиняли в еретических взглядах...
– Нет, это неправда, – прервал говорившего один из соратников Хьюго, - Наш Хью был настолько самодостаточен, так что ни одна секта его бы не переварила…. Скорее он бы обратил сектантов в свою веру! Красив, обаятелен, талантлив, популярен как морская звезда: рыбушки стаями за ним плавали… Для скольких это – предел мечтаний! Но не для Хьюго. Чем старше Хью становился, тем больше печали сквозило в его взгляде…
– Что же так печалило вашего друга? – спросил кто-то.
Тут говоривший поглядел на него с глубокой грустью, вынул из траурной тоги какой-то водорослевый свиток, и пояснил:
– Это – одна из записей Хьюго. Она многое пояснит. Здесь – о нашем Рыбограде…
Развернув свиток, он стал читать:
”Бедные наши «богатые рыбоградцы»! Отсиживаясь по темным норам коммуналок, они забыли, что несметные блага Океана принадлежат им! Кто вбил в их рыбьи головы, будто за пользование благами подводного царства надо платить рыбским трудом, ожидая жалких подачек от сильных мира сего?
А те сталкивают лбами разные стаи, вовлекая их в войну за пачку резанной морской капусты, отвлекая смешильными шоу и ильными операми от насущных проблем Рыбограда! Умы простых рыб связаны, как сетями, навязанными им догмами. Они не понимают, отчего их без того скудная жизнь в богатом океане становится все скуднее.
Оттого они. ища утешение в дурмане рыбожара, предпочли мираж - правде; заглядевшись на фальшивый блеск морских звезд, ослепли без звезд истинных... Я хочу вернуть им этот свет!”
Дочитав, он поднял глаза на сидящих и добавил:
– Это – последняя из записей Хьюго…
Один из молодых адептов попросил:
– А расскажите подробнее о предсказаниях Хьюго.
– Хью предсказал Рыбограду печальную, но удивительную судьбу … Что наш город разрушится, а дно океана под ним вознесется выше вод... И наши потомки будут жить там, в безводной пустоши…И построят они новый мир, Новый Рыбоград. То будет мир светлый и справедливый! В верхнем Рыбограде не будет столько горя и слез, и сильный уже не станет пожирать слабого…
Собравшиеся рыбы слушали эти слова по-разному: кто-то согласно кивал, другие покачивали головами в знак сомнения. Тогда, приняв жезл, один из единомышленников покойного поднял свой голос:
– Отвечу тем, кто считает Хьюго еретиком. Хью не отрицал могущество Нептуна, но чтил иное божество, более древнее. Бога всех морей, всех глубин – и глубин нашего сердца, прежде всего… Имя которому – Океан... Океан, ставший первоисточником всех вод, всего сущего. Власть Нептуна кончается на границе морских вод и безводной пустоши. Но там, где в зеркале воды отражаются Солнце, Луна и звезды, вступает в силу иная сущность Океана – Океан воздушный. И таких Его лиц – бесчисленное множество. Все они отражают один другого, и больший мир вмещает меньший.
Говорящий медленно опустил траурный жезл. Присутствующие умолкли, будто очарованные. Но скептиков не усыпили возвышенные речи, и один из них осмелился возразить:
– А что проку от древних забытых божеств нам, ничтожным и грешным современникам?
Апологет мягко улыбнулся вопрошавшему в ответ:
– Ты только признал свою малость, назвавшись «ничтожным». Пусть ты мал… но всяк из рыб, даже кит, он тоже ничтожно мал в сравнении с Океаном. Однако и моря каплями полнятся! Хочешь жить в добре? – созидай по капле добро в себе самом. Разве это трудно – стать хотя бы на чешуйку добрее!? Так учил нас Хьюго, чтоб нам жить в Океане Добра!
Спросивший потупился, и многие из присутствующих тут задумались – а получится ли у них стать хоть чуточку добрее? И, поминая Хьюго, сделавшего так много хорошего для всех знавших его, решили, что смогут.
Наконец говоривший первым на церемонии прощания, друг детства Хьюго, взял последнее слово:
– В рассказе о Добром Океане я будто услышал вновь голос самого Хьюго. Хьюго мечтал жить в Океане Добра. А ещё - подняться в самую высь - к светящемуся диску, что сияет в верхнем, голубом куполе Океана. Скоро, с первыми лучами солнца, мы простимся с Хью… Я верю, душу Хьюго в том, посмертном мире, вознесет наверх крылатая рыба, что поднимается до самых светил. Она исполнит его желанье … А это значит, что каждое утро, когда солнце своими лучами будит наш Рыбоград, Хьюго вернется – частичками света, тепла и добра, которые он так щедро дарил всем нам... Хьюго снова будет с нами!
После этих слов траурное собрание снова притихло, но эта тишина была согрета ожиданием грядущей встречи...
Двери разомкнулись, и в темный грот озарили первые лучи солнца с поверхности. Пустую бутыль из-под рыбожара уносило течением, и траурные венки поплыли вслед за нею, а рыбы в траурной зале все думали об их удивительном Друге, ушедшем к Свету.