-
Полет
Полет
Роман Романович Недригайло, мужчинка за пятьдесят, был отправлен женой, чтобы купить картошки, четыре куриных ноги, российского сыра и шесть сосисок. "Да постригись уже, ходишь, как чёрт!" Роман Романович сначала собрался было ответить, да не стал, а просто хлопнул дверью.
І.
Вечерело. Вот уже Рождество, а день всё как-то слабо прибавляется, подумал он, заходя на рынок. Там Роман Романович всегда с интересом рассматривал квашеную капусту и огурцы в вёдрах, блестящие бока солёных арбузов, мочёную антоновку и кислые помидоры с тонкой кожицей. Да взять тот же солёный чеснок, который у нас так приготовят, что сразу готов головку съесть, или баклажаны с сельдереем, тёртой морковкой и чесночком, я уже не говорю о прочих сопливых опятах - ведь напрочь разрушат в сознании трезвый образ жизни и направят прямиком за чекушкой!
Роман Романович взял три - чтобы за второй, так сказать, не бегать. Торба, которую он носил с собой с первого дня после свадьбы, наполнилась приветливым звяканием; несмотря на сгущавшиеся сумерки, казалось, сознание и небо начали проясняться.
На мороз, подумал Роман Романович, и не без удовольствия выпил первую.
Рыжая Люба за прилавком, наблюдавшая за перетеканием жидкости в организм Роман Романовича, на автомате достала из ведра солёный огурец размером в половину полена и протянула - нате, мол, закусите.
С перчиком!
ІІ.
Любе такие мужчины - домашние, с сумками, то есть хозяйственные - очень нравились. Ну, нестриженый, ну, выпил чекушку! Зато обязательный и что ни попроси - сделает, видно ведь сразу. Мужчина, вы возьмите ещё один, последний, я уже буду сворачиваться, темно.
Она вложила ему в руку выставочных размеров овощ.
Спсибо, сказал Роман Романович, выпустив букву а. А Вас как звать, а? А можно Вам помочь, Вы же уходите, а? Люба кивнула и разрумянилась. Роман Романович взял три пустых ведра, Люба сумку с пакетами и фартуком, и они направились к автостанции. Пока шли, Роман Романович засосал вторую чекушку и дохрустел огнедышащий огурец. Проходя мимо будки с надписью "Срочные Европейские стрижки мужчин/женщин от 50 гривен", Роман Романович замедлил шаг.
В кресле скучал парикмахер.
ІІІ.
Роман Романович догнал Любу и спросил - Вы не в курсе, тут у вас хорошо стригут, а то я зарос малёха? Очень хорошо. Его Самвел зовут, абалдєнный, улыбнулась Люба.
Роман Романовичу улыбка очень понравилось.
Выпейте со мной на брудершафт, предложил он. Нет я выпивать с Вами не буду, мне ещё корову доить. Вы меня лучше поцелуйте, крепко-крепко, как Вы умеете!
Холодный январский вечер вмиг потеплел, вьюжить перестало, на землю стал падать голубой снег. Где-то над головой заиграла музыка, уличный фонарь стал светить в два раза ярче. Роман Романовичу показалось, что на облетевшем клёне тёхнул соловейко, а сбоку бабахнул, потрескивая и рассыпаясь, дорогой салют.
Он распахнул пальтишко, поставил свою торбу и любины вёдра на снег; они слились в страстном поцелуе, взлетели и на небольшой высоте понеслись в сторону любиного села, взявшись за руки.
Нестриженая голова Роман Романовича была объята пламенем неожиданной любви.
IV.
Прохожие показывали пальцами на них, провожая улыбками; румяные дети на горках начинали подпрыгивать на месте и что-то кричать; дальнобойщики сигналили, высунувшись в майках из своих жарких кабин; вышедшие на балкон покурить завистливые мужики качали головами, пытаясь щёлкнуть в них окурок.
Литератор Задрищенков, стоявший возле окна, зевнул, хлопнул рюмку и нашлёпал: «Куда и зачем он несётся, этот жалкий украинский клон Шагала; только у великого мастера герои могут парить в небесах или взлететь от счастья; здесь же, в разорённой стране, в тенетах коррупции, на земле олигархов сиречь преступников - им не подняться выше первого этажа выделенной им "хрущёвки"!
Вечный их удел - ползать».
Задрищенков насладился слогом и накатил ещё.
V.
Люба оказалась хлебосольной хозяйкой.
На печи уже клокотал чугунок с картошкой, она подоила корову и заставила Роман Романовича выпить литровую банку парного. Ему показалось, что он уже много-много лет в этом доме: половицы, укрытые домотканой дорожкой, кошка, разглядывающая его, старательные ходики, висящий возле рукомойника рушник, икона в красном углу - всё это он уже видел когда-то.
Пока Люба накрывала на стол, он уселся в кресло и задремал.
VI.
Проснулся Роман Романович почему-то в своей квартире. Рядом с ним никого не было. Он вспомнил вчерашний вечер и ему стало удивительно легко оттого, что всё это оказалось сном, что он дома, что никакой бадяжной водки он не пил, и не летал, задевая штанами верхушки сосен, неведомо куда и с кем, взявшись за руки. Мурлыкая, он прошлёпал на кухню, включил чайник.
Из ванной вышел какой-то умытый мужичок, весь в шерсти, обёрнутый знакомым полотенцем и сказал, улыбнувшись - баревзис! Что, переспросил Роман Романович, но мужик уже скрылся. Кто это, вскричал Роман Романович?
Чё орёшь? В кухне появилась жена. Это Самвел. Как он меня постриг, скажи! - покрутила она головой в золотых кудряшках.
Кто он? Что делает в моём доме? - с интонациями драматического артиста спросил Роман Романович.
Ну, чё ты, Ромцю, прильнула жена. Это ж ты его привёл! Поживёт он у нас, он комнату ищет, парикмахер.
Абалдєнный.
А ты молодец, всё купил! А это куда?
На столе одиноко лежал солёный огурец величиной с половину полена.
Тут Роман Романович упал и потерял сознание.
Инет
