Чехов и деньги.
Представьте, Вы - Антон Чехов, вам чуть больше 20 лет и вам нужно тянуть большую семью - отца, мать, сестру и братьев, кто старше, кто младше. Они живут с вами.
А денег нет. Вот письма того, кто называл себя Антоша Чехонте. «Я безденежен» (8 ноября 1882 г.). «Денег — ни-ни... Мать клянет нас за безденежье...» (25 декабря 1882 г.). «Человек без селезенки. Так я подписываюсь, работая в 6—7 изданиях. Получаю по 8 коп. за строчку. Расходы ужасные. В день на извозчика больше рубля сходит» (29 января 1883 г.). «Писанье, кроме дерганья, ничего не дает мне. 100 руб., которые я получаю в месяц, уходят в утробу, и нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое. Плачу во все концы, и мне остается нуль. В семью ухлопывается больше 50…Теперь только 13-е, а у меня и на извозца нет… На реках Вавилонских седохом и плакахом...» (13 мая 1883 г.). «Живу я мерзко. Зарабатываю больше любого из ваших поручиков, а нет ни денег, ни порядочных харчей, ни угла, где бы я мог сесть за работу» (октябрь 1883 г.).
Рядом кто-то женится? Жгучая брюнетка с 20 тысячами приданого? «Кроме денег: две перины… Я задыхаюсь от зависти»! (27 августа 1883 г.).
Наш великий Антоша Чехонте, он же – Шиллер Шекспирович Гете (псевдоним), - пустые карманы в сереньком, неприличном сюртуке, - пустился, нет, ударился в смех – в дикие, сладчайшие, как сахар, финансовые фантазии, смеясь во весь голос и похохатывая от бедности, ибо счет в них шел на десятки тысяч рублей. Нет трех рублей на извозчика? Пусть будут тысячи серебром! Дым денег, дым коромыслом! Анекдоты про деньги! По 6 копеек за строчку!
«А вот какова должна быть и моя невеста: Вдова или девица (это как ей угодно будет) не старше 30 и не моложе 15 лет… Блондинка с голубыми глазами и (пожалуйста, если можно) с черными бровями. Не бледна, не красна, не худа, не полна, не высока, не низка, симпатична, не одержима бесами, не стрижена, не болтлива и домоседка. Она должна: Иметь хороший почерк, потому что я нуждаюсь в переписчице…
Уметь: петь, плясать, читать, писать, варить, жарить, поджаривать, нежничать, печь (но не распекать), занимать мужу деньги, со вкусом одеваться на собственные средства (NB) и жить в абсолютном послушании.
Не уметь: зудеть, шипеть, пищать, кричать, кусаться, скалить зубы, бить посуду и делать глазки друзьям дома. Помнить, что рога не служат украшением человека…
Не называться Матреной, Акулиной, Авдотьей и другими сим подобными вульгарными именами, а называться как-нибудь поблагороднее (например, Олей, Леночкой, Маруськой, Катей, Липой и т. п.).
Иметь свою маменьку, сиречь мою глубокоуважаемую тещу, от себя за тридевять земель (а то, в противном случае, за себя не ручаюсь) и
Иметь minimum 200 000 рублей серебром» («По-американски»).
200 000 рублей серебром! Миллионы строчек по 5 копеек за строчку!
Тут автор дико озирается и говорит себе: «Скромнее!». Как же мое служение вечному и доброму? И где чистота помыслов? Жить можно и при тридцатке!
Ибо «она молода, прекрасна, получает в приданое 30 000, немножко образованна и любит меня, автора, как кошка». И шепчет:
- Не в деньгах счастье!
«— Да... Кто же говорит о деньгах? Я... я горд своею бедностью. Копейки, которые я получаю за свои литературные работы, я не променяю на те тысячи, которые... которыми... Я привык к бедности. Мне она ничего. Я в состоянии неделю не обедать... Но вы! Вы! Неужели вы, которая не в состоянии пройти двух шагов, чтобы не нанять извозчика, надевающая каждый день новое платье, бросающая в стороны деньги, не знавшая никогда нужды…— неужели вы согласитесь расстаться для меня с земными благами?...
— У меня есть деньги. У меня приданое!...
— Пустое! Для того чтобы прожить десяток, другой тысяч, достаточно только несколько лет... А потом? Нужда? Слезы?... О! Лучше пусть я буду лишен вас, чем... вы вашего покоя! Те сто рублей, которые дает мне ежеесячно литература, ничто! Их не хватит! Подумайте же, пока не поздно!...
— У меня же есть приданое!
— Сколько? Двадцать, тридцать тысяч! Ха-ха! Миллион? И потом, кроме этого, позволю ли я себе присваивать то, что... Нет! Никогда! Я горд!... Итак, жизнь со мной и лишения или же жизнь без меня и богатство... Выбирайте... Есть силы? У моей Вари есть силы?...
Варя слушала, слушала... Наконец она поднялась и протянула мне руку…
— Благодарю вас! Вы хорошо сделали, что были со мной откровенны... Я неженка... Я не могу... Не пара вам… Я богачка…, езжу на извозчиках, кушаю бекасов и дорогие пирожки…
И, сделав трагический жест рукой, она ни к селу, ни к городу произнесла:
— Я недостойна вас! Прощайте!
Она произнесла, повернулась и пошла восвояси.
А я? Я стоял, как дурак, ничего не думал… Когда я пришел в себя и вспомнил… какую грандиозную пакость соорудил мне мой язык, я взвыл. Ее уже и след простыл, когда я захотел крикнуть ей: «Воротитесь!!.»
Посрамленный, не солоно хлебавший, отправился я домой… Денег на извозчика у меня… не было. Пришлось домой отправляться пешком» («Пропащее дело»).
из книги Якова Миркина
»Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет»
