КТО ПОЙМАЛ ВЕТЕР В ЛАДОНИ
Где-то там, далеко-далеко, затерявшийся в пространстве и времени,
дремлет восточный город, Золотой Окме. На городской площади, утопая в
зелени деревьев и благоухании цветов, гордым Олимпом возвышается над
миром дворец хана Меннгли, богатого, воинственного, дерзкого и
своенравного. Весь мир лежит у ног его, всё золото Вселенной принадлежит
Меннгли, все прекрасные девушки любят его… Что ещё нужно великому хану?
Болеет Меннгли, вот уже пятую неделю не встаёт со своего богато
украшенного ложа. Самые лучшие врачи лечат хана и не могут ничем ему
помочь. Не всё подвластно на Земле человеку, даже самому мудрому и
красивому, даже самому известному и богатому. Текут густые слёзы из очей
великого хана, орошают быстрым потоком широкую грудь.
Во злобе приказывает он отрубить бесполезным врачам головы и повесить их
на городских стенах, чтобы неповадно было всяким недоумкам изучать
премудрости лекарских наук. Несчастных ведут на казнь, заламывают им
руки, кладут на эшафот их головы и безжалостно отрубают. Испуганный
вопль разносится по Золотому Окме. Нет больше врачей! Некому лечить
людей. Неистовство и злоба хана сменяются апатией и хандрой, жизненные
силы Меннгли иссякают. Болен великий хан. Ох, как сильно он болен!
Утреннее солнце своими лёгкими лучами скользнуло по розовым
лепесткам, побудив чудные цветы проснуться, благостно вздохнуть и
улыбнуться наступающему дню. Улыбки у роз щедрые и благоуханные.
Тянутся, тянутся лепестки навстречу солнцу, поют свой гимн великому
светилу. Нежные руки ухаживают за розовыми бутонами, питают их водой из
бриллиантового ручья. Лёгкое дыхание согревает листья, воркующий голос
поёт о вселенской любви. Наливаются цветом нежные лепестки, славят
хрустальными голосами свою ненаглядную хозяйку.
На закате горы с удивлением смотрят на белые холсты,
разместившиеся у их подножия. Глядятся в них как в зеркало и любуются
своим отражением. Солнце, устав бродить по белому свету за день,
закатывается за снежные вершины и, притаившись там, тихо дремлет, смежив
свои огненные очи. Художник смотрит на горы, и сладкое чувство
просыпается в его груди. Эльдар берёт в руки кисти и краски и колдует
над холстом, что-то весёлое напевая себе под нос. Краски ложатся ровно,
гладко, и не отличишь, где настоящие горы, а где – их отражение. Кто
видел его картины, тот не остался равнодушным.
Брат и сестра жили вдали друг от друга, каждый искал себя в
своём деле, она, выращивая розы, он – рисуя горы. И были они счастливы.
Бесконечно счастливы.
Кто-то сказал Меннгли, что живёт в далёком краю девушка, которая
выращивает розы, исцеляющие любой недуг. Ухватился за последнюю надежду
хан, велел доставить садовницу во дворец, пред светлые очи свои. Когда
Далила склонилась перед Меннгли в почтительном поклоне, пленительная как
весенний цветок, благоухающая ароматами роз, возрадовался хан,
вознадеялся, что излечит его недуг прекрасная как день девушка. Велел он
поместить её в самые лучшие покои дворца, приставить к ней служанок,
одеть в самые дорогие одежды, усыпать с головы до ног её тело
драгоценными камнями.
Далиле понравилось жить во дворце, питаться не грубой деревенской пищей,
состоящей из хлебных лепёшек, бобов и овощей, а вкушать заморские яства,
спать на расшитых золотом и серебром шёлковых простынях, пропитанных
запахами невиданных цветов, играть с «драгоценными побрякушками»,
диковинными фантазиями лучших в мире золотых дел мастеров. Девушка
могла целыми днями гулять по экзотическом саду хана, где росли
удивительные деревья и растения. Ей казалось, что она попала в рай.
Меннгли наблюдал за Далилой, по детски удивлявшейся чудесам райской
жизни, вдыхал аромат целительных Далилиных роз, пил специально
приготовленный для него девушкой живительный настой и поправлялся. Его
руки вновь набирались силой, его ноги опять могли двигаться быстро и
уверенно, и хан радовался своему пружинящему шагу, лёгкости своей
походки, плавности движений своего могучего тела.
Несколько месяцев прожила Далила в ханском дворце, и, наконец,
ей наскучила райская жизнь. Девушке захотелось вновь домой, в свою
хижину, к прекрасным розовым кустам, тоскующим по хозяйке. Она попросила
у хана разрешения уехать, Меннгли не противился. Он был уже совершенно
здоров, Далила оставляла волшебную настойку и засушенные розы для
целебного отвара. Хан щедро наградил девушку и отправил с почестями в её
селение.
Прошло несколько недель, и, несмотря на то, что Меннгли не
прекращал пить отвар и настойку, вдыхать аромат волшебных роз, он вновь
заболел и слёг. Придворные, воздев руки к небу, жалобно стонали и молили
бога пощадить их правителя. Срочно послали за Далилой, которая тут же
приехала с охапками свежесрезанных роз и в несколько часов излечила хана
от его недуга. Меннгли, счастливый оттого, что поправился вновь, отвёл
Далиле прекрасные покои, приставил к ней слуг и заявил, что с этого дня
девушка будет до конца своих дней жить во дворце. Нахмурилась Далила,
поджала свои розовые губы.
«Я не могу жить без моих роз и бриллиантового ручья, без моего родного
посёлка, отпустите меня домой», - сказала она хану.
«А я не могу жить без тебя, - произнёс Меннгли, - покуда я буду
жить, ты будешь жить при мне. Я прикажу посадить твои розы в моём саду,
ты будешь выращивать их и лечить меня».
«Я унесу тебя на самый край Вселенной.
Ты будешь лишь моей, навеки пленной.
Я одарю тебя сапфиром, жемчугами.
Осыплю златом: кольцами, серьгами.
Заворожу обманными речами.
Омою сладкими звенящими ручьями.
Преодолею все невзгоды и тревоги!
Царицей будешь в огненном остроге
Моей судьбы…
Согласна, свет мой солнце, или нет?»
Молчание в ответ.
Журчание в ответ
Живой воды
У белых ног.
Два шага до беды.
И слово «Нет».
В ответ».
Он приказал лучшим садовникам отправиться в селенье Далилы,
выкопать все кусты чудесных роз и посадить их в придворцовом саду.
Садовники выполнили приказание хана, но волшебные розы не прижились в
чудесном саду и погибли все до одной, сколько ни билась над ними
несчастная девушка, сколько бы ни дышала она на них, сколько бы ни
гладила она потемневшие листочки своими добрыми руками. Настал день,
когда не осталось ни одной целебной розы в ханском дворце.
Прошло несколько недель, и закончились волшебный отвар и
настойка из роз. Испугался Меннгли, что начнёт вновь болеть, но этого не
произошло, видимо, само присутствие Далилы не давало возможности болезни
хана развиваться. Меннгли с каждым днём становился всё здоровее, всё
сильнее, в то время как Далила увядала так же, как и её чудесные цветы.
Девушка тосковала по своему посёлку, по неторопливой размеренной жизни,
по хрустальному ручью, поившему её чудесные розы. С каждым днём тоска её
становилась всё невыносимее, всё сильнее. Далила стала похожа на тень, и
придворным казалось, что она отдаёт свои жизненные силы хану, пышущему
здоровьем и молодостью. Многие говорили Меннгли, что Далила тает, словно
зажжённая свеча, но он и слушать не хотел о том, чтобы отпустить
садовницу домой.
Садясь на мягкие, покрытые тонким узором подушки расшитого золотом
дивана, Далила, опираясь на локти, подолгу глядела в распахнутое окно на
мерцающие в тишине звёзды. Они звали её к себе, устремляя к девушке
огненные очи, приглашали в свои небесные постели. Вдоволь наглядевшись
на звёзды, Далила вставала с подушек, кулачком утирала навернувшиеся на
глаза бриллиантовые капельки и зажигала свечи: маленькие и большие,
пузатые и тоненькие, витые и гладкие, серебристые, белые, чёрные,
жёлтые. Она ставила их в подсвечники, сделанные в форме полумесяца,
издававшие тихий таинственный звон, на огромный персидский ковёр,
переливавшийся фантастическими радужными оттенками, и свечки начинали
разговаривать с ней. Что-то шептали любопытное, доброе, истинное, и,
тихонько бормоча, вытягивали её боль, уносили с растворяющимся в темноте
светом её тревоги и печали.
Однажды Далила загадала: если белая свеча будет медленно и долго гореть,
то и жизнь её окажется длинной-предлинной, а главное, очень счастливой.
Если же быстро растает, то…
Свечка ослепительно вспыхнула и погасла. Девушка неподвижно сидела и
смотрела огромными от ужаса глазами на чуть тронутую огнём погасшую
свечу и не верила тому, что видит.
Парча, шелка, самоцветы, дорогие украшения и ароматические масла
– все эти прелестные побрякушки, которые так радуют сердце любой
восточной красавицы, с тех пор не находили отклик в душе Далилы. Она с
нарастающей тоской думала об обязательных вечерних встречах с Меннгли, о
его взгляде, обращённом на неё: жестоком, жадном и эгоистичном. Стало
ныть сердце. Далила перечитала все книги, находящиеся в дворцовой
библиотеке. Там были толстые тома по астрономии, биологии, философии.
Далила любила вдыхать специфический книжный запах, гладить резные
переплёты, разглядывать великолепно выполненные иллюстрации к текстам.
Больше всего она пристрастилась к стихам. Рифмованные строки нашли живой
отклик в её скорбящей душе. Далила таяла подобно белой свече, только
медленно, практически незаметно для людского глаза. Она совсем не
изменилась, разве что кожа её стала прозрачной и тоненькой. И глаза
стали ещё больше. Своим светом Далила смогла озарить лишь небольшое
пространство дворца. Ей снились страшные, жестокие сны, в одном из
которых огромное чудовище гналось за ней, стремясь во что бы то ни стало
догнать беглянку, цепляясь за её длинные шелковистые волосы. Она
кричала, безуспешно пытаясь бежать ещё быстрее, и в самый последний
момент, когда силы её были на исходе, вдруг замирала и медленно
поворачивалась лицом к чудовищу…. Она не помнила концовки жуткого сна.
Далила просто боялась её вспомнить. Душа рвалась прочь из дворца, из
Золотого Окме, туда, где далеко-далеко, среди туманов и холмов течёт,
бурлит хрустальный ручей.
В тот день, на восходе солнца, когда цветы, словно бабочки
распускают свои крылышки, Далила проснулась от ощущения, что за ней
кто-то наблюдает. Она огляделась вокруг и никого не увидела. С
неимоверным трудом поднявшись с постели, девушка, еле передвигая ноги,
выбралась наружу, и её голова мгновенно испытала головокружение от
прохлады и свежести утреннего воздуха. Она сделала несколько больших
глотков этого ароматного воздушного напитка, вечного символа свободы, и
упала.
И звёзды, которые ещё не успели спрятаться от лучей
восходящего солнца, с тревогой наблюдали за дыханием Далилы. Они сделали
отчаянную попытку вернуть жизнь в умирающее тело при помощи своей
лучистой энергии.
Увы, звёзды не знали, что их целительный свет сможет дотянуться
до Земли лишь спустя тысячи лет, когда уже не станет ни Далилы, ни
Меннгли, ни самого Золотого Окме.
Когда солнце наконец-то достигло зенита, слуги нашли девушку
мёртвой среди диковинных деревьев ханского сада. Она лежала, широко
раскинув руки, тонкая и прозрачная, как стёклышко, словно кто-то выпил
из неё все её жизненные силы.
Всегда так бывает. Кажется, живёт человек, тихий и незаметный, возле
тебя. Дышит, любит, смеётся и плачет, ненавидит и грустит. Иногда и ты
злишься на него. Бывает, радуешься вместе с ним…
Но однажды беспощадная молния поражает дом твой. Человек этот
растворяется в воздухе мирозданья, уходит к Аллаху. И для тебя, того,
кто остался, мир перестаёт существовать. Действительность бледнеет,
становится подобной тени в полдень. И ты понимаешь, что этот человек
тебе дороже всех людей на Земле! Только осознание этого приходит
слишком поздно. Когда ничего уже не изменить, не исправить, не
переписать заново.
Похоронили Далилу в её селенье, на берегу хрустального ручья.
И с того самого дня болезнь вновь постучалась в покои хана.
«Найдите мне чудесное исцеление! Найдите!» - кричал Меннгли и рубил
головы своим придворным: одному за другим. Люди в ужасе бежали из дворца
в надежде укрыться от гневного взора хана. Их ловили и отрубали
несчастным головы.
Дни шли, королевство пустело. Но однажды перед дворцовым входом
остановился человек с мешком за плечами. Он решительно постучался в
железные ворота и сказал стражнику, вышедшему на его зов, что может
помочь хану выздороветь. Обрадованный стражник, ликуя, помчался с
радостной вестью в ханские покои. Меннгли собственной персоной вышел
встречать незваного гостя.
Накормив и напоив странника, хан спросил: «Ну и как же ты
будешь лечить меня, чужеземец?»
«Я – художник, рисую волшебные горы, которые избавляют человека
от любого недуга».
Он раскрыл полотно, и Меннгли ахнул. Такой обворожительной
картины он ещё никогда не видел.
«Сколько я тебе должен за эти чудесные картины?» - воскликнул
хан и дрожащей рукой притянул полотно к себе.
«А ничего не должен. Скажи мне только, великий хан, где живёт
моя сестра, садовница Далила, которая выращивает прекрасные розы.
Скольких людей я ни спрашивал о ней, все опускали вниз глаза и говорили
мне, что лишь хан Меннгли знает, где она», - ответил художник.
Побелел хан, капли пота выступили на его лбу.
«А почему ты ищешь свою сестру?» - прошептал он.
«Роза, которую когда-то давно посадила Далила у моего дома,
погибла. Боюсь, не случилась ли с ней какая-то беда» - ответил художник,
пристально вглядываясь в лицо хана.
«Нет, я ничего не знаю о ней, - ответил хан, - ищи свою сестру
по белу свету, и пребудет с тобой удача, странник».
Эльдар кивнул и проговорил: «И тебе я желаю удачи в жизни
твоей, пусть добро не покидает тебя, пусть глаза твои откроются
навстречу новому и неизведанному. Ибо для каждого когда-то настаёт время
изменить направление своего пути».
«Что говоришь ты, странник! Всё, что бормочешь ты там, это не
обо мне», - воскликнул Меннгли и нахмурился.
С этими словами он приказал слугам выпустить художника из
дворца и больше никогда не впускать. Эльдар забросил опустевший мешок за
левое плечо и побрёл, куда глаза глядят.
Хан же приказал развесить чудесные полотна по всему дворцу. Он
ходил и восхищался мастерством брата Далилы, чудом, вышедшим из-под его
кисти. Везде на картинах были горы: на закате и на восходе. Подсвеченные
лучами солнца, скрывающиеся во мраке, покрытые снегом, окутанные
туманом, разукрашенные травами и цветами. Горы дышали и жили, и свою
жизненную силу дарили тому, кто на них глядел. Спустя несколько дней
хан полностью выздоровел и вновь зажил счастливо и беззаботно.
Тосковал Эльдар по Далиле, много дорог исходил он. Но никто
так и не сказал ему, где его сестра. Иногда художник останавливался
посреди красивой лесной полянки, раскладывал свой мольберт, доставал
кисть и краски и рисовал. Затем отдавал свои картины за кусок хлеба и
кружку молока, бывало, расплачивался ими за ночлег, или же благодарил за
приветливое слово. Люди удивлялись картинам, восхищались ими, вешали на
стены в комнатках своих домов, и волшебные пейзажи озаряли чудесным
светом их тесные убогие жилища, дарили радость и счастье. Слава обгоняла
бедного художника, она неслась далеко впереди него, и когда Эльдар
заходил в очередное селенье, люди с ликованием встречали его, просили
показать новые картины, те, что успел он нарисовать по пути к ним. Люди
смотрели на лесные сюжеты, и им казалось, что это не их простой,
безыскусный лес, а какая-то волшебная полянка, окружённая загадочными
деревьями; что это не их обычная узенькая речка, а широкая полноводная
река, несущая свои могучие воды к океанам и морям. Каждая травинка на
его картинах, каждый мелкий листочек были исполнены значимости и
важности, выписаны с трепетом и любовью. Казалось, прикоснёшься к
искусно выписанному цветку, и он белой птицей упадёт в твои ладони.
В одном доме, где его особенно ласково приняли, Эльдар, сильно
уставший за день, облокотился о край дубового стола и уснул. И
приснилось ему, что он – хрупкий нарцисс, стоящий в прозрачной вазе с
пузырьками воды в окружении четырёх красивых мохнатых пушистых
лепестков. Эльдар почувствовал себя воплощением красоты и нежности, и
это ощущение было невыразимо словами. Так прекрасно! Художник
наслаждался бытием и целостностью себя - цветка. Он ощущал тонкий
аромат, им испускаемый, поражался прекрасному сочетанию своих нежных
лепестков и агрессивных веточек. Чудо из чудес! Чудо бытия. Сон давал
ощущение сказки, приятное, волнующее чувство игры с драгоценными
камнями. Раскрывшуюся тайну жизни…
И вдруг Эльдар увидел рядом с собой, в такой же стеклянной
вазе, прекрасную белую розу. Она искрилась и благоухала, жила и пела. И
показалось ему, что на него смотрит Далила.
«Далила, ты – роза?» - улыбнулся художник.
И роза на его глазах вдруг сморщилась и превратилась в прах.
А в ушах прозвучал голос Далилы: «Иди в северное селенье, к хрустальному
ручью, там и найдёшь меня».
Вскочил на ноги художник, схватил свои скромные пожитки и вновь пустился
в нелёгкий путь. Много дней и ночей провёл он в дороге. Много полотен
своих он роздал за кусок хлеба и глоток освежающего вина. Передумал
много разных дум, пока однажды не услышал слова:
«Я затерялась где-то во вселенной.
Хлебнула странный обжигающий напиток.
И стала вмиг прекрасной белой пеной
В воде морской, целующей улиток.
Петляя по морским просторам гладким,
Я стала для самой себя загадкой.
Зачем я в море? Счастье или горе
Мне быть морскою сахарною пеной?
Иль среди роз цвести на ветреном просторе?
Иль в небесах гореть сестрою звёзд нетленных…»
И понял тогда Эльдар, что не увидит больше в живых свою
прекрасную сестру, и сел он на холодный камень, и заплакал горючими
слезами. Что делать ему теперь, как жить дальше?
Неожиданно поднялся лёгкий ветерок, обвивший коконом
скрюченную фигуру художника и подтолкнувший его своей воздушной рукой:
«Вставай, иди туда, куда сказала тебе сестра! Не мешкай, ну же,
поспеши…»
Поднялся Эльдар с камня и побрёл, куда глаза глядят. Долго он
шёл, пока не добрался до покосившегося домика сестры. Какая-то неведомая
сила гнала художника к хрустальному ручью, туда, где любила просиживать
долгими часами Далила, играя с серебристыми, незамутнёнными людскими
пороками, искристыми водами.
Красиво журчал прозрачный ручей, что-то беспрестанно шептал он
заблудившимся путникам, что-то предлагал им, не воды ли испробовать?
Водица лёгкая, живительная, бесконечно сладкая…
Наклонился Эльдар над ручьём, отпил его воды, вытер губы
ладонью и, повернувшись назад, замер от восторга. На маленьком холмике
недалеко от ручья выросла белая роза. Она не раскрылась до конца, не
распустила своих изящных прозрачных лепестков, пока ещё не подарила миру
своей божественной целомудренной красоты и свежести. Подошёл к белой
розе Эльдар, опустился перед ней на колени и горестно заплакал.
«Вот только что и осталось от моей сестры! Этот цветок,
выросший вопреки всем невзгодам и горестям, несмотря на гибель его
хозяйки. Сорву-ка я белую розу на память о Далиле, положу нежный бутон в
грудной кармашек, поближе к сердцу. Пусть он слышит, как глухо оно
бьётся, как плачет сердце кровавыми слезами».
Попробовал, было, хрупкий бутон увернуться от рук художника,
да куда там, сломал Эльдар тонкий стрежень и унёс с собой белую розу.
Сколько бы ни бродил по дорогам Эльдар, где бы ни был, но не
завял хрупкий бутон в грудном кармашке, словно само сердце питало его
своей жизнетворной энергией. Бутон жил, дышал, трепетал и дарил своему
хозяину незабываемый сладостный аромат, аромат любви и надежды.
Одним жизнь приносит лишь радости, другим дарует печали –
таков закон её. И на Земле с каждым новым днём неисчислимо множится
калейдоскоп судеб. Звёзды зажигаются, звёзды гаснут. Мы привыкаем к
законам щедрого Бытия, и, отпечатывая их в своём сердце, благодарим
Всевышнего за то, что он не позабыл о нас, не оставил, а подарил Дорогу
и снабдил всем необходимым в пути. Вот тебе, Душа, кусочек счастья. Я
знаю, он крохотный, но зато как сладок он, как ароматен! Божественное
яство. Положи его под язык, и наполнится рот твой нежным вкусом чуда и
любви.
Вот тебе, Душа, ещё кувшин, наполненный горестями,
разочарованиями, болью и обидами. Отпей глоток горького напитка, после
того, как съеден кусочек счастья. Гармония будет восстановлена. Омой
горьким эликсиром руки свои, плесни на лицо твоё жгучей жидкостью и
улыбнись. Пусть влага эта беспощадно обжигает веки твои и очи, стремясь
выжечь их, как огонь выжигает огромные лесные массивы. Когда срок
действия жидкости закончится, на тебя, Душа, снизойдёт покой,
долгожданный и чудесный. Открыв обожжённые очи свои, поразишься ты тому,
что увидишь. Это твоя земля и, в то же время, не твоя. Мир изменился,
пока очи твои были закрыты, пока стонали они от невыносимой боли. Он
стал другим: ослепительно ярким и солнечным. На изумрудном поле рдеют
огромные маки, нашёптывая мудрые слова: «Ты изменился. Гусеница
превратилась в бабочку. Сердце твоё наконец-то бьётся в такт с другими
сердцами. Ты стал огромным: целая Вселенная глядится в тебя как в
зеркало. Ты изменился».
Ты смотришь на руки свои, и они кажутся тебе другими:
сильными и гибкими. Возьми в них кисть и краски. Очи помогут рукам
раскрасить мир…
А во дворце, с тех пор, как оттуда ушёл Эльдар, оставив свои
картины, стало твориться нечто очень странное. Когда наступала ночь, и
тени ложились на стены огромного ханского дворца, из какой-нибудь
картины Эльдара выходила стройная прозрачная девичья фигурка и бродила
по коридорам замка до утра, пока солнце не накладывало свой запрет на
жизнь существ, принадлежащих к миру теней. Слуги перестали ходить по
дворцу ночной порой, предпочитая отсиживаться в своих комнатах. Все они
боялись прозрачного призрака, с укором глядящего на каждого, кто видел
его.
Однажды Меннгли, проснувшись ночью от жуткого кошмара,
нарушившего его сон, позвал своего слугу, Джелая, который, трясясь от
страха при мыслях о призраке, ждущем его за стенами комнаты, не вышел на
зов Меннгли, решив, что лучше ему умереть от рук хана, чем быть
загубленным бесплотным духом.
Кричал Меннгли, вопил, но крик его терялся в стенах
огромного дворца. Так и не дождавшись ответа, хан вышел из своей спальни
в тёмные, чуть подсвеченные огрызками свечей коридоры.
Сжав в кулаки свои огромные руки, он, с клокочущей внутри
него яростью, решительно направился к спальне Джелая, но тень,
отделившаяся от стены, преградила ему путь. Меннгли замер и напрягся. Он
не узнал прозрачной, словно хрустальной фигуры девушки. Протянув руку,
попытался коснуться её тела, но пальцы легко прошли сквозь него. Фигурка
шевельнулась, серебристый смех огласил тишину, скопившуюся во всех углах
дворца. Бешено забилось сердце хана, замер он в нелепой позе.
«Кто ты, призрак, зачем ты здесь? Что ищешь?» - прошептал
он.
«Я та, кому суждено до конца времён бродить по этим
коридорам и пугать людей. Я та, чью жизнь выпил ты по капле. Я та, кто
родится вновь…» - прозвенел хрустальный голос.
«Далила! О, Аллах, это она!» - вскричал Меннгли и бросился
прочь от призрака, в свои богато убранные покои. Залетев, он трясущимися
руками запер дверь на засов.
Остальную часть ночи Меннгли не сомкнул глаз.
С тех пор ночи для хана стали порождением кошмара. Он
пытался заснуть, но сон бежал от Меннгли прочь. Ворочался с одного бока
на другой могучий хан и боялся зажмурить веки. Ворочался и слышал тихий
хрустальный голос, шепчущий: «Я та, чью жизнь выпил ты по капле…»
Невыносимо стало с тех пор жить Меннгли. Хотелось возвратить
свой потерянный сон, спокойную радостную жизнь, но призрак Далилы
неотступно следил за ним, беспрестанно, не давая ни минуты покоя
несчастному хану. Он лежал, закутавшись в шёлковое покрывало с головы до
ног, трясущийся от страха, измученный бессонными ночами. И стоило
Меннгли открыть глаза, как тонкая фигурка медленно вплывала в его
сознание. Скорбное лицо её светилось укором, руки были скрещены на
груди. И походило «стеклянное изваяние» на бутон белой розы, тонкий,
изящный, натянутый как струна.
«Я та, чью жизнь ты выпил по капле», - шептала девушка и склоняла свою
голову. Хрустальные капли падали на её грудь, растворяясь в пелене
складок белоснежного одеяния.
Много дней и ночей прошло с той поры, как увидел Меннгли призрак
девушки. Он похудел, и сам стал похож на привидение. Хан отказывался
разговаривать с придворными, всё больше молчал. Иногда выходил в сад и
глядел на прекрасные деревья, растущие в нём. Но и сад, раньше так
радовавший Меннгли, теперь не приносил ему успокоения. Потому что сквозь
каждую ветку проглядывала прозрачная фигурка Далилы. Каждая травинка
напоминала ему о ней.
И однажды, измученный ночными бдениями и кошмарами, хан
решил встретиться с призраком лицом к лицу.
Дождавшись ночи, с трепещущим сердцем, он открыл дверь своей
опочивальни и вышел в тёмный коридор. Тоненькая фигурка отделилась от
стены и вплотную подошла к нему.
Она смотрела на него своими прозрачными очами и молчала.
«Я не хотел твоей смерти!» - воскликнул Меннгли.
Она молчала.
«Я не мог жить без тебя!»
Она молчала.
«Я хотел жить, и лишь твоё присутствие давало мне жизнь. Я не знал, что
ты отдаёшь мне свою жизнь!» - на глазах хана выступили слёзы.
Она молчала.
«Ну, скажи мне, как я должен был поступить? Ответь же, ответь мне!
Человек перед лицом смерти цепляется за любую травинку. Ты была моей
травинкой, Далила! Ты подарила мне здоровье и силу! Кто мог знать, что,
подарив жизнь мне, ты жизнь потеряешь?»
Она молчала.
«Что нужно тебе от меня сейчас, призрак?!! Мы не можем спорить со своей
судьбой. Теперь поздно что-либо делать, слишком поздно. Видимо сам Аллах
распорядился так».
Меннгли отвернулся, прикрыв на мгновенье глаза, и глубоко вздохнул.
Справившись на мгновенье со своим страхом, он повернул обратно голову,
но уже не увидел Далилы. Девушка исчезла.
И снова великий хан Золотого Окме не спал всю ночь до зари,
лишь под утро смог вздремнуть полчаса. А когда проснулся, вспомнил свою
встречу с Далилой. Почему она ничего не сказала ему? Зачем тогда вышла к
нему навстречу из призрачной стены?
Впервые в жизни хан позволил себе задуматься не о своей судьбе,
а о жизни другого человека, загубленного им. С детства его приучали
думать только о себе и ни о ком больше. Ему говорили, что самое главное
– это человек, в чьих руках власть, лишь он и только он может
рассчитывать на блага Аллаха, а все остальные – подчиняются его воле,
желанию наместника Аллаха на Земле. Так зачем же думать о низших
существах? Они все легко заменяемы: на место умершего повара можно взять
другого повара, вместо одного садовника – другого. Что такое какой-то
садовник для огромного ханства? Букашка и только. Хан - совсем другое
дело. Он – сын Аллаха, стопа Создателя.
А тут Далила. Девушка, которая спасла его жизнь ценой своей собственной.
Садовница, чьи розы исцеляли…. Что же такого натворил Меннгли? Почему
Аллах допускает страдания хана из-за призрака какой-то садовницы? Что
это? Его промысел?
Меннгли садился на камень, замерший в укромном уголке сада, точно так
же, как и Эльдар и, скрестив руки на груди, размышлял. Перед его взором
проносились лица тех, кого убили по его приказу. Они смотрели на Меннгли
и молчали. Все до одного.
Менгли, Менгли, что же ты наделал? Что натворил?!!
Он ходил по коридорам дворца и подолгу рассматривал картины
Эльдара, пропитанные вольным духом, насыщенные запахами любви и
щедрости, словно в них хотел найти ответ на мучавший его вопрос. Краски
были яркие и живые, зовущие далеко-далеко, туда, к этим прекрасным
огромным горам. Контуры чёткие и трепещущие, несущие в себе отпечаток
бессмертной души художника. И хотелось Меннгли добраться до этих гор
самому, воочию насладиться величественной и незабвенной красотой горных
вершин, взобраться на самую высокую и … обнять руками весь мир.
«Как же он, этот Эльдар, любил горы и землю, по которой ходил!»
- думал Меннгли. – «Сколько силы и нежности в его чудесных работах.
Аллах создавал Эльдара с любовью. И Далилу тоже. Она ведь такая
красивая, тонкая, изящная, звенящая…»
Он стал по-другому смотреть на людей, подающих ему одежду, причёсывающих
его, готовящих ему постель. Повара, садовники, портные, сапожники,
служанки, одалиски, придворные архитекторы и парфюмеры, скульпторы и
ювелиры, дворцовая стража, - те, кто когда-то был для Меннгли серой
массой, все они стали людьми. Такими же, как и он, великий хан Меннгли.
Он смотрел, как готовит главный кондитер для него сладости. Как
медленно и в то же время уверенно двигаются его руки, с какой любовью
этими волшебными руками он взбивает крем, смазывает им пышные коржи,
обливает их шоколадной глазурью, лепит из белоснежной кремовой массы
причудливые фигурки и улыбается счастливой улыбкой.
А что мог делать он, Меннгли? Что за всю свою жизнь он сделал вообще?
Убивал людей. Даже не сам. Просто приказывал, и другие убивали.
Повелевал. И пользовался чужим трудом, с любовью выполненным. Восхищался
прекрасно ограненными бриллиантами и изумрудами, чудесно обработанным
золотом: перстнями, браслетами, кольцами, медальонами, цепями. Любил
закутывать своё тело в изысканные одежды, расшитые серебром и золотом.
И понял Меннгли, что Аллах любит всех этих людей ничуть не
меньше его, великого хана. Если не больше. За что его любить Аллаху? За
беззакония, которые он чинил в своём ханстве? За жестокое сердце и
бездушную душу?
Он не имел права отбирать жизнь у Далилы. Аллах не простит ему
Далилу, девушку, способную исцелить любой недуг, чьи розы – самые
прекрасные на Земле. Аллах не простит. Искупление греха подобно воронке:
чем больше мы думаем о нём, тем чаще грешим, тем холоднее наши души, тем
суше сердца. На тонкой нити, натянутой как струна, держится наша жизнь.
Когда поднесут к ней остро наточенный нож? Нить порвётся, и останется
только лишь боль. Боль утраты надежды и покаяния. Столько судеб
загублено, столько сердец унесло время и жестокая воля человека,
возомнившего себя Богом. Вершившего беззакония якобы по воле Аллаха.
Непреходяща скорбь, безжалостна кара. Остави душу мою, Боже, убереги
сердце моё от печали! Не дай умолкнуть струнам ясным, тонким, звучащим в
глубинах естества моего! Спаси или уничтожь, к тебе молитву обращаю…
Он вышел в ночной коридор и замер в ожидании. Меннгли молил
Аллаха, чтобы Далила вышла из стены. Он ощупывал взглядом пространство,
сжимал руки в кулаки и ждал.
Девушка явилась неожиданно. Шелестя белоснежными одеждами, она протянула
к нему свою бесплотную руку: моя ладонь имеет много линий, и все они
сплетаются в тугую, крепкую «косу». Взгляни на свою ладонь, нет ли там
такого же знака судьбы? Есть? И ты ещё сомневаешься в воле Аллаха? Скажи
же мне то, что должен сказать!
Меннгли смотрел на призрак, очи его пылали странным, завораживающим
огнём.
«Я не должен был отбирать у тебя жизнь», - прошептал он, склонив голову.
– «Я бы умер тогда, ведь так? Именно это желал Аллах, смерти моей, а я
не понял его воли?»
Призрак отрицательно покачал головой.
«Я ничего не понимаю. Как же тогда я должен был поступить? Ты не могла
жить во дворце. Я не мог жить без тебя…. Как же тогда? Как же, Далила?»
Призрак ждал, загадочно улыбаясь.
«Я убил тебя, запретив жить в далёкой деревушке, у хрустального ручья.
Так и нежная орхидея не живёт в холодных странах. Невзирая на богатую
подкормку, она погибает от нехватки света. Отпустив тебя домой, я обрёл
бы вечный покой в мягкой земле неподалёку от дворца своего».
Призрак молчал.
Нахмурился великий хан, прикрыл очи свои. И представилась вдруг
его внутреннему взору живописная картина: далёкое селенье, где травы
шелковисты и зелены, и круглый год цветут сады, где тихо и благодатно, и
журчит, смеётся ласковый хрустальный ручей, дарующий утомлённому путнику
отдохновение и покой. Где когда-то жила прекрасная садовница, чьи руки,
касаясь розовых лепестков, превращали их в эликсир жизни…
И Меннгли понял. Лицо его озарилось внутренним светом, и хан
воскликнул: «Это ведь я должен был поехать с тобой и жить неподалёку от
хрустального ручья! Это я, я сам должен был изменить свою жизнь! Ну
почему, почему раньше не приходило мне это в голову? Ведь истина так
проста!»
Да, Меннгли, простая истина иногда бывает почему – то очень
сложна, а главное, далека, как крохотные звёзды, посылающие нам свой
мерцающий свет. И воля Аллаха всё равно исполнится. Рождённый для одной
доли, да найдёт её. Иди с миром по дороге своей, Меннгли.
…Глядишь ты на ноги свои. Они затянуты в дорожную обувь,
покрытую священной пылью странствий. Великое путешествие давно уже ждёт
тебя. Ты, наконец, вырос, чтобы отправиться в него. Раскрой улыбку свою
навстречу Дороге и благослови её. Она даст всё, что нужно тебе. Все
камни на ней – твои, и лишь не прозревшему и слабому духом боязно
собирать их. Очи его не видят истины: каждый камень на пути к свету –
источник мудрости, богатство, которое невозможно переоценить! Что по
сравнению с ним золото таинственных подземных пещер, которое стерегут
странные существа, похожие на людей?
Око прозревшего мудро. На первом камне написано: «Проснись!» На втором:
«Сон есть жизнь». На третьем же мудрое око видит надпись: «И в смерти –
счастье». И поцелуют губы камни на дороге, и поднимут руки их все до
одного, аккуратно сложив в суму за плечами, и понесут. И не будет та
ноша тяжела страннику. Ибо знает он, в конце пути камни претерпят
изменение. Станут шелестом гонимых ветром облаков, звоном хрустального
ручья, медовым ароматом весенних цветов...
Солнце ещё не загорелось на востоке, когда, широко распахнув
потайную дверь ханского дворца, вышел человек, закутанный с головы до
ног в тёмно-коричневый плащ. Он на секунду остановился, взглянул на
дворцовые стены, слабая усмешка озарила его лицо, и, отвернувшись,
медленно побрёл по каменистой дороге, ведущей прочь из города Золотой
Окме.
Не великое ли благо – не знать, куда идёшь? Не спорить с судьбой, а жить
с улыбкой на устах? Дорога мудра и обязательно приведёт к разрушенной
безымянной Башне. Запасись терпением, о, нашедший Башню свою! Построй её
заново и подари ей новое имя. Ты теперь сможешь сделать это, ибо руки
твои сильны, а глаза видят. Когда в Башне вновь загорятся огни и тепло
старинного камина озарит уютным мерцанием возрождённые из пепла залы,
позови в гости всех, кто был с тобой в минуты радости и горя, отчаянья и
тоски, счастья и удачи. Всех без исключения: и друзей, и учителей твоих.
Накорми их, напои, услади слух прекрасной мелодией, одари всех: дай
каждому то, что необходимо ему, и не запирай дверей, ты слышишь? Не
запирай.
Эпилог
Никто не знает, кто они, эти люди. Их трое. Один из них – художник. Он
рисует то, что видит, и картины его прекрасны. Художник дарит их людям
со словами: «Пусть принесут они вам счастье и радость!» Второй странник
– тонкая, почти прозрачная девушка с ангельской улыбкой. Она раздаёт
людям чудесные белые розы, и их волшебный аромат освобождает болезных от
мук, одолевающих их несчастные тела. Люди боготворят её.
И только третий странник никогда не обнажает своё лицо. Он молчит,
всегда молчит. В руках его – холщовая сумка. Он прижимает её к своей
груди и тихо улыбается. Один из предметов, хранящихся в сумке, глиняный
кувшин, всегда наполненный искристой живой водой. И если кто-то страдает
от жажды в полуденный зной, Всегда Молчащий с готовностью развязывает
мешок и достаёт из него кувшин. Наливает в доверчиво подставленные ему
ладони прохладной воды, которая наполняет странника, мучающегося от
нестерпимой жажды, могучей энергией. И эта жизнетворная энергия помогает
идти дальше, не останавливаться, не сворачивать со своего Пути.
Так и ходят они по земным дорогам, счастливые и свободные. Подобные
ветру, ласкающему их стройные тела.
И люди знают: пока есть на земле любовь, верность и доброта, не оскудеет
мир.
ветер