Мой крестник

[Белая Хризантема**]

Мой крестник


Ну, никак он не хочет называть меня "папой Борей" или просто, "крестным". "Дядя Боря" и все тут. С самого дня крещения я не могу никак от него этого добиться. И уговаривал, и убеждал, и делал обиженный вид ... Не действует.

В крестные он выбрал меня сам. Ему было тогда десять лет. Сам договорился со своими родителями. Обряд крещения выдержал мужественно, стойко, хотя и умудрился в храме отпустить несколько фривольных шуточек в отношении комплекции священнослужителя и сандалий на босу ногу, в которые тот был обут.

Я принял его, как родного сына. Люблю, забочусь, воспитываю. Устраиваю в колледж. "Отмазываю" в школе его шалости, прогулы, драки с другими мальчишками. Директор, завуч и классный руководитель, обычно звонят мне, а не его родителям, в случае чего.

Характер у него всегда сложный, задиристый. Юмор бьет фонтаном по любому случаю. В учебе раздолбай. С пацанами - дерзкий. И воспитать в нем "золотую середину", ну никак не удается.

Он со мной делится всеми своими пацанячьми секретами, вопросами. И я ему никогда не вру. Его откровенность - дорогого стоит. И в его, сегодняшние шестнадцать лет, вопросы становятся все серьезнее и глубже. И ответы на них находить все труднее и сложнее.

А вот вчера ...

Я сидел на кухне, потягивал из стакана слабую "отверточку", курил и задумчиво смотрел в окно четвертого этажа. Думки не тяжелые, так, о чем-то о своем, как говорят.

Он вошел и спросил:

- А что сидишь в одиночестве?
- Да так, сынок, просто, думаю.
- Грустно?
- Да нет, не особо. Просто одиночество - это моя близкая подруга. Вот и общаюсь с ней.
- А я?
- Что ты?
- Я же, есть?
- Так ведь ты - это совсем другое дело. Ты мой сын. Моя семья. А в семье тоже бывает гостит одиночество.

Он подошел ко мне со спины, положил мне руки на плечи, уперся лбом мне в макушку и тихо сказал:

- Ты не бойся. Я тебя досмотрю. Пап, не переживай ты так. Я с тобой.
- Да, было бы обещано. А три года - не срок.

Я хотел пошутить, как обычно, но в конце этой фразы мой голос предательски дрогнул. До меня дошло то, что он впервые, назвал меня папой. Я наклонил голову, чтобы скрыть слезы, которые так предательски, вдруг застили мне глаза. Он никогда не видел, что-бы я плакал. Даже от радости. Но, он все понял. Не стал больше продолжать. Оставил меня одного, с моими слезами и моей счастливой радостью.

Спасибо тебе, сынок.
За твое доброе человеческое сердце.
За твою мужскую тактичность.
Тим. Борисов.