Традиционный уклад и прогресс
Литературным языком о взаимодействии "традиционного уклада жизни" и НТП:
"Представитель фонда «Пролайф», встал, откашлялся и громко сказал:
- Мистер Чизвик, ответьте на простой вопрос: прогресс существует для человека или наоборот, человек существует для прогресса?
- В вашем вопросе, Остенбрю, заключена ложная дилемма, - ответил Дориан, - Сама его постановка предполагает, что из двух взаимосвязанных объектов один непременно существует для другого. Если бы вы поставили вопрос корректно: «каковы отношения между человеком и прогрессом?» я бы ответил: прогресс это социальная технология, обеспечивающая человеку более эффективное удовлетворение его потребностей в настоящем и будущем, при уменьшении затрат времени живого труда.
- Ах, вот как? Значит, цель всей вашей науки - построить для людей хлев, в котором они будут жрать, спать и спариваться, сколько захотят? Чтобы люди превращались в ленивых и бездумных животных? Какая-то странная у вас наука, и продвигается она почему-то с помощью порнографических книжек.
Ледфилд вскочил на ноги:
- Я протестую, ваша честь! Заявитель занимается тенденциозным толкованием показаний свидетеля.
Прежде чем судья успел ответить, Дориан спокойно и жестко сказал:
- Лейв, давайте договоримся, каждый делает свою работу. Это… - математик кивнул в сторону Остенбрю, - моя добыча, а не ваша. Не мешайте.
Пожав плечами, Лейв уселся на свое место. Пожалуй, Чизвику, и, правда, не зачем было помогать. Скорее, помощь требовалась его оппоненту, который был введен в заблуждение мнимой безобидностью эксцентричного университетского профессора. Ной Остенбрю не знал, что в бизнес-кругах Дориан Чизвик носит прозвище «бульдозер», полученное из-за технократического радикализма тех решений, которые он принимал, как топ-менеджер Тихоокеанского телекоммуникационного консорциума.
Чизвик, тем временем, снял пиджак и повесил на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговицу снежно-белой рубашки, закатал рукава и энергично потер руки. Затем мягко прошелся взад-вперед перед публикой, и изобразил широкую улыбку, подозрительно напоминающую оскал крупного хищника.
- Ну, разберемся, - начал он, - что, как и зачем сказал мистер Остенбрю. Начнем с того, «как?». Допустим, он сказал бы: «Цель науки - построить людям комфортабельные дома, обеспечить их здоровой пищей, создать им условия для качественного отдыха и любви, сократить рабочий день, и устранить тяжелые формы труда, чтобы люди могли жить полнокровной, счастливой жизнью, не опасаясь ежечасно за благополучие и безопасность для себя и своих близких». Тогда его филиппика превратилась бы в банальность, трюизм, который можно выразить совсем коротко: «цель науки - свобода и благополучие людей». Да, именно так. Некоторые говорят, что цель науки - поиск истины, но поиск истины - средство, а не цель. Научная истина не нужна обществу сама по себе, нужны ее плоды: технологическое могущество человека, возможность устанавливать свою власть над окружающей природой и собственным телом. Ради обретения этого могущества, общество и содержит нас, ученых. Но вернемся к моему оппоненту. Почему он назвал жилище - хлевом, а любовь - спариванием? Может, он считает нас с вами, леди и джентльмены, не людьми, а свиньями, воображая себя нашим пастухом? Давайте мы спросим у него. Мистер Остенбрю, что побудило вас использовать слова «хлев» и «спаривание»?
- Что меня побудило? – переспросил тот, - ни что иное, как ваше отношение к человеку, его низведение до уровня бесчувственного скота, жаждущего только потреблять и не способного подняться над своим корытом до такого высокого чувства, как любовь.
Дориан хлестко ударил кулаком правой руки в раскрытую ладонь левой. Звук получился, как от щелчка кнута.
- Остенбрю утверждает, что я низвожу человека до уровня скота, - сказал он, - забавно слышать это от человека, только что сравнившего почтенную публику с ленивыми свиньями, спаривающимися в хлеву. Но слова сказаны и требуют обсуждения. Итак, мистер Остенбрю, какого же именно человека я низвел до уровня бесчувственного скота, неспособного к любви? Свою жену? Двоих наших детей? Мою приемную дочь? Ее сына, которого я считаю своим внуком? Моих студентов? Моих сотрудников? Назовите, с кем конкретно я совершил этот грязный поступок, и мы проверим, правда ли это.
- Вы думаете, что я не могу назвать имена? Ошибаетесь! - Ной Остенбрю потряс в воздухе пластиковой папкой, - здесь более двухсот имен, а восемь самых одиозных случаев я изучил подробно. Каждый случай это трагедия, это распавшиеся семьи, это брошенные дети и дети, ушедшие из семьи, это разрушенные жизни…
Математик требовательно протянул руку
- Дайте сюда папку.
- Зачем?
- Должен же я знать, в разрушении чьей жизни меня обвиняют.
- Здесь свидетельства не против вас, а против Ледфилда!
- Как это понимать, сэр? - повысив голос, спросил Дориан, - Вы, на глазах у суда и у миллионов телезрителей, которые сейчас находятся перед экранами, обвиняете меня в том, что я низвел до скотского состояния более двухсот человек. Но когда я хочу узнать, что же это за люди и чем я им повредил, вы прибегаете к нелепым уверткам. Шутки кончились. Дайте мне папку, или я немедленно попрошу суд возбудить дело о клевете, и будьте уверены, я вытрясу из вас и вашего фонда все, до последнего цента!
- Мистер Остенбрю, - вмешался судья Морн, - требования мистера Чизвика вполне обоснованы и я настоятельно рекомендую вам дать ему возможность ознакомиться с вашей папкой.
Остенбрю поджал губы и положил папку на стол.
Дориан мгновенно вытащил оттуда бумаги и привычно разложил их веером. Всего минуты три он смотрел на них. Затем, отойдя от стола, прошелся туда-сюда по залу, заложив руки за спину. Только после этого заговорил:
- Леди и джентльмены! Чтобы не называть имена людей, чьим бедам посвящены эти бумаги, я прибегну к аналогиям. Когда эскимосам, аборигенам нашего Севера, жившим в ужасных, с нашей точки зрения, условиях приполярного холода и первобытной нищеты, дали современное комфортабельное жилье, инфраструктуру и хорошо оплачиваемую работу, их уклад разрушился, семьи распались, общественная жизнь потеряла привычный смысл. К эскимосам я еще вернусь, а теперь…
- Свидетель, позвольте вас прервать! - воскликнул Стилмайер и, обратившись к судье, добавил, - Ваша честь! То, что сейчас рассказывает мистер Чизвик, не имеет никакого отношения к делу! Я прошу…
Судья Морн жестом остановил его.
- Прокурор, напоминаю, что именно вы подняли вопрос частного обвинения, которое мы сейчас рассматриваем. Нежелательно, чтобы впоследствии суд упрекали в недостаточном исследовании обстоятельств дела. Суд считает здесь уместной свободную дискуссию, и эти двое будут говорить столько, сколько сочтут нужным. Продолжайте, Дориан.
Математик с достоинством поклонился.
- Благодарю вас. Теперь случай из моего опыта. На одном моем летнем семинаре некий юноша слишком энергично вертелся. Предметом его беспокойства была юная леди, чья одежда состояла лишь из коротких штанишек и двух лент, расположенных на манер подтяжек. Как обычно в таких случаях, я пошутил, что симпатичная фигура, которую он столь увлеченно изучает, хотя и достойна всяческого внимания, но не является предметом сегодняшнего занятия. Реакция юноша была парадоксальной: он пришел в сильнейшее возбуждение, покраснел, вскочил и, переворачивая мебель, бросился вон из аудитории. Позже у него возникли серьезные проблемы, и он покинул университет. Причина была такова: Юноша воспитывался в семье со строгими пуританскими нравами и получил среднее образование в школе с раздельным обучением полов и другими архаичными правилами того же рода. В результате, университетская раскованность жизни стала для него источником психической травмы.
- А почему вы, профессор Чизвик, позволили студентке присутствовать на занятиях в таком вызывающем и оскорбительном виде? - спросил Ной Остенбрю.
- Не понимаю вас, - сказал Дориан, - из чего вы заключили, что ее вид был вызывающим и оскорбительным?
- Но вы же сами описали, как она была одета!
- Да. И как же из этого следует ваш вывод?
Остенбрю ненадолго растерялся, затем, вновь обрел уверенность и язвительно спросил:
- А разве не вы сказали о психологическом срыве, который испытал от ее вида хорошо воспитанный юноша?
- Леди была одета нормально, но юноша был воспитан отвратительно. Вид обнаженного участка женского тела вызывал у него острую реакцию, которую он считал порочной.
- Ах, вот как, - произнес Остенбрю, - интересно, что бы вы сказали, если бы ваша жена или дочь появилась в общественном месте в подобном виде.
- Наверное, пару комплементов, - ответил Чизвик, - я всегда так делаю.
- То есть, вы позволяете своей жене и дочери одеваться, как шлюхам?
Математик посмотрел на своего оппонента, как на экзотическое насекомое, и произнес:
- Это важный вопрос. Для мистера Остенбрю шлюхой является любая женщина, чья грудь не полностью прикрыта одеждой. Для исламского фундаменталиста – это женщина с неприкрытым лицом. Для бушмена-киали - женщина, с необрезанным клитором. Все эти трое дикарей, в сущности, очень похожи…
- Вы назвали меня дикарем? - покраснев от гнева, перебил его Остенбрю, - что вы себе позволяете… Вы ответите за это!
- Да, - подтвердил Чизвик, - вы назвали шлюхами мою жену и приемную дочь, а я назвал вас дикарем, и позже мы разберемся, кто и за что ответит. А в связи с вашей репликой и вашими бумагами, мне вспоминается такой случай. Отец 19-летней студентки обратился ко мне, как к одному из старших преподавателей кафедры, в связи с проблемой: его дочь со скандалом ушла из дома. Я попросил его зайти завтра, и переговорил с юной леди. Оказалось, отец нанес ей побои за игру в аморальных, по его мнению, любительских спектаклях в студенческом театре-студии. На второй беседе этот господин прочел мне лекцию о библии и отцовском долге. Я в ответ предложил ему написать обязательство не применять все это к дочери. Он согласился, поскольку альтернативой для него был арест за истязание и год тюрьмы, как минимум. Информированный полицейский офицер уже ждал в приемной. Затем я потребовал, чтобы он зачитал это обязательство своей жене по телефону в присутствие полицейского офицера…
- Но это шантаж! - возмутился Остенбрю, - вы шантажировали несчастных родителей, вы под угрозой насилия заставили их отречься от своей религии и от своих прав на ребенка!
Чизвик несколько раз утвердительно кивнул, а затем обратился к залу.
-Леди и джентльмены, только что прозвучала фраза, которая многое объясняет. Речь идет о позитивном насилии, защищающем цивилизацию НТР. Принцип НТР: каждая личность принадлежала самой себе и более никому. Это не либеральный каприз, а необходимое условие личного творчества. Любой творческий акт может стать импульсом для нового направления в науке и технике, колоссально обогатить все общество и каждого его члена. Кто подавляет личность, тот грабит общество. Запреты должны сводиться к минимуму, необходимому для поддержания технического порядка. На эту тему имеются разумные законы. Если родители считают, что ребенок это их вещь, если муж считает, что жена это его собственность, если религиозный или политический лидер заявляет права на общество, как на стадо скота, то общество должно применять к подобным деятелям позитивное насилие. Именно это было сделано полицейским офицером и мной в данном случае, и должно делаться всегда. Оппонент, вероятнее всего, заявит, что такой подход подрывает традиционную нравственность, разрушает сложившийся семейный уклад и противоречит каким-то библейским принципам. Тут я возвращаюсь к своему примеру с традиционными эскимосами. Их обычаи и нравы, их семейный и общественный уклад, подобно библейскому укладу, сложился в первобытную эпоху. Он, конечно, ценен в этнографическом смысле, но полностью несовместим с обществом НТР. Семьи или общины с таким укладом не способны жить в современном технологичном мире…
- Я протестую! - это поднялся с места прокурор Стилмайер, - свидетель теперь уже совершенно без повода оскорбляет религиозные чувства присутствующих.
- Почему-то я этого не заметил, - задумчиво произнес судья Морн, - в чем состояло оскорбление?
- Вы не слышали, как он сравнил христиан с эскимосами?
- И что в этом оскорбительного? - спросил судья, - по Конституции все люди равны, независимо от расы и религии.
- Но он сказал, что написанное в библии несовместимо с цивилизованным миром!
Судья пожал плечами:
- Так многие говорят. И это не считается оскорблением. У вас еще что-нибудь? Нет? В таком случае, ваш протест отклонен. Продолжайте, свидетель.
Вновь церемонно поклонившись судье, Чизвик продолжал:
- В бумагах мистера Остенбрю описаны типичные проблемы первобытной общины при ее взаимодействии с цивилизацией НТР. То, что выбраны лишь случаи, связанные с фирмой «Цезарь», принадлежащей Ледфилду – совершенно не важно. Так традиционная община эскимосов могла бы подать в суд на любое кафе, где чай и кофе продаются, а сахарницы стоят на столах и каждый берет, сколько хочет. Известен случай, когда человек из подобной общины, впервые увидев такое изобилие, съел невообразимое количество сахара и получил тяжелое отравление. Первобытные общины способны научиться применять винтовки, автомобили и даже компьютеры. Но они не могут существовать в социальной среде, которая создает эти высокотехнологичные предметы. Такая среда с ее свободой, многообразием, изобилием, динамизмом растворяет их, как горячий чай растворяет кусочки сахара. Молодежь теряет уважение к главам традиционных семей и тяготеет к стилю жизни цивилизованных сверстников, поскольку этот стиль свободнее и интереснее. Конечно, это порождает ряд проблем, в точности таких, какие описаны в бумагах моего оппонента. Мистер Остенбрю правильно предъявил обвинения не Ледфилду, а мне, как представителю науки. Еще лучше было бы предъявить их всей цивилизации НТР. Ведь в чем обвиняют Ледфилда? В том, что он давал информацию о таких потребностях, которые первобытная община не могла удовлетворить, а общество эпохи НТР - может."(с) Алекс Розов, "Процесс Лунного Зайца."
На смёпках с 1 Израильской
Хочу переделать мир. Кто со мной?
Ответить с цитированием
