Вирус любви

[Пyмяyx**]

Вот задумался. Может, правильнее провести операцию ночью?

[Белая Хризантема**]

Молодец,хорошо написал!

[Белая Хризантема**]

Вот задумался. Может, правильнее провести операцию ночью?

Нет ,будет большой переполох..

[Пyмяyx**]

И так будет

[Пyмяyx**]

Немного изменил
Пум


А30
– Что Вы можете сообщить мне о предстоящей операции?
– Как вам известно, местонахождение Кёлера и его похитителей случайно обнаружил мальчик. Кёлера держат в подвале частной виллы.
– Кто хозяин виллы?
– Некто Ойген Хартман, 1915 года рождения, хозяин строительной фирмы. Фирма небольшая, но доход приносит стабильный. В прошлом член НСДПа. И посетители виллы ему под стать. Очевидно мы имеем дело с тайной организацией нацистского толка.
– Воевал?
– Хартман? Нет. Признан негодным к воинской службе по состоянию здоровья. Но среди посетителей его дома много тех, кто воевал. В основном, офицеры. Мы установили за домом наблюдение. Посетители, в основном, вот такие вояки, приблизительно, его ровесники. Но есть и молодёжь. Мы, конечно же, отслеживаем посетителей.
– А кто в доме живёт постоянно? Дети у этого Хартмана есть?
– Сын. Живёт отдельно Иногда, папашу навещает. В доме они живут вдвоём, Хатман и его жена. И ещё у них есть домработница. Но в 7 вечера она уходит.
– Как Вы думаете, а сколько человек одновременно может находиться в доме?
– Сложно сказать. По нашим прикидкам 5-7. Так, казалось бы, немного, но наша главная задача не нейтрализовать их всех, а, всё-таки, спасти Кёлера.
– И что думаете делать?
– Предложения были самыми разными. Такие варианты, как внедрить туда своего человека даже не рассматривались. Реальных вариантов три. «Откройте, полиция!», проникнуть под видом, скажем, каких-нибудь, городских служб и штурм.
– И Вы выбрали штурм?
– Да.
– Почему?
– Опасаемся. Ну, вот, представьте себе, выходит на крыльцо один из молодчиков Хартмана и выводит Кёлера под прицелом: «Одно неосторожное движение, и я выстрелю!».
– А выстрелит?
– Не исключено. Да, Кёлер им нужен живым, но спастись самим им хочется ещё больше. К тому же они знают, что мы не можем допустить гибели Кёлера. И далее: «Предоставьте нам машину и самолёт до Уругвая!». И всё. А штурм – фактор внезапности. 3 минуты – и все лежат вниз лицом.
– Но риск…
– Риск огромный в любом случае. Понимаю. Кёлер может погибнуть в перестрелке.
– Этого нельзя допустить ни в коем случае!
– Нельзя. Да, риск огромен. Но всё-таки, мне этот вариант представляется наилучшим. Люди у меня опытные.
– Нельзя, нельзя допустить, чтобы Кёлер погиб! В понимаете, что его гибель будет означать для нашей страны, да и для всего Человечества?
– Понимаю. И, в случае неудачи, готов понести ответственность.
– Мне сегодня звонил канцлер.
– Да, я понимаю, что это операция необычная, что от неё зависит судьба Человечества. Ну, что я могу сказать? Сделаем всё, что можем.
– Нужна ли моя помощь?
– Спасибо, думаю, справимся. Знаете, вот одна странная деталь…
– Какая же?
– Вилла окружена глухим каменным забором, что уже, согласитесь, нехарактерно для наших мест. Ну, ясно: хозяевам есть, что прятать. Но при этом деревья растут как по периметру, так и внутри него, на участке, что и позволило мальчишке проникнуть на территорию. Не кажется ли это Вам странным легкомыслием? Ладно, сам Хартман штатский, но среди его гостей – офицеры, причём воевавшие. Неужели никто не посоветовал ему спилить деревья?
– То есть Вы полагаете, что они не ждут нападения?
– Именно так. Похоже, они уверены, что их никто не найдёт. А раз так, высоки шансы, что штурм удастся.
– План дома у вас есть?
– Есть, но не новый. Хартман строитель и мог всё перестроить.
– Когда штурмовать собираетесь?
– Думаю, тянуть не стоит. Если ничего не помешает, то ночью с завтра на послезавтра, часа в 3. Полагаю, в это время народу на вилле будет немного. И те немногие будут спать. Не все, конечно. Наверняка, кто-то дежурит постоянно. Но всё равно это один-два, ну, три человека. А остальные, пока проснутся…
– Как именно Вы собираетесь провести операцию?
– За час до операции на дальних подступах поставим посты, чтобы случайные машины и прохожие не попали в опасное место. А, заодно, если увидим машины с известными нам номерами, остановим их арестуем мерзавцев. В назначенное время по сигналу со всех четырёх сторон дом штурмуют наши группы. Деревья облегчают задачу, хотя мои люди справились бы и без них. Думаю, за 5-7 минут всё будет кончено.
– Что ж, остаётся пожелать вам удачи. Я уверен: Вы знаете, что делаете. Обо всём докладывайте мне лично. Если всё-таки, понадобится помощь – обращайтесь.
– Спасибо!

[Пyмяyx**]

Может, последняя?

[Белая Акация]

Заинтриговал.С нетерпением жду.. как будут разворачиваться события.Молодец!!

[ИВС]

Хватит уже картинок, текст давай!!!

[Пyмяyx**]

Дописываю. Немного осталось

[Пyмяyx**]

Исправленный вариант на стр. 166
А31
Дни шли за днями. Юрген начал привыкать к своей участи. Но мысли о свободе не оставляли его. Часто он пытался придумать план побега, например, приготовит какой-нибудь газ, который выведет врагов из строя, благо, у него был доступ к реактивам и, воспользовавшись этим, сбежать. Противогаз добыть тоже не проблема. Но… Юрген проигрывал планы в голове и понимал, что все эти они совершенно нереальны. Оставалось ждать. Ждать, что судьба предоставит Юргену шанс бежать, или что его освободят. Его же ищут! Не могут, не искать.
Не телевизора ни радио в подвале не было. Газет пленнику не давали. Ну, понятно, почему.
Кормили хорошо, пожаловаться он не мог. Когда однажды Юрген простудился, к нему пришёл врач. Но врач явно из той же команды. Тюремщики были с ним отменно предупредительны. Никто не сказал ему ни одного грубого слова. Но Юрген не на секунду не забывал, с кем имеет дело.
Постепенно подвал превратился в высокооснащённую лабораторию, которой мог бы позавидовать любой НИИ. Какого оборудования там только не было! А Юрген требовал всё новое и новое.
Юрген симулировал работу. Он чувствовал, что доверие к нему, которого и так было немного, всё убывает. Иногда ему прозрачно намекали, что пора бы показать хоть какой-нибудь результат. Но давить, тем более угрожать, они не могли. Ведь другого учёного такого масштаба и, главное, обладающего такими знаниями предмета у них не было и добыть его им было негде.
В обычной жизни Юрген был простым и открытым. Но здесь он надел на себя маску учёного сноба, свысока смотрящего на всех, кто не обладает его знаниями. И пока что это работало. Людьми, которых ему выделили для работы Юрген помыкал. Ну, да так им и надо!
– Ну, что расселся? Делай, что я сказал!... Так… Кто это у нас такой чистюля? Кто колбу помыл? Твоя работа? Ну-ка посмотри на просвет! Что видишь? Чтоб тебе всю жизнь жрать из такой чистой посуды!
Но, хотя он и командовал, всем было ясно, кто у кого в плену.

Одного Юргена не оставляли никогда. Ни днём, ни ночью. В подвале постоянно находился кто-то из тюремщиков. Строго говоря, Юрген мог уединиться… в уборной. И ещё в душе. Постоянное общество неприятных людей тяготило его. Но оставалось терпеть и надеяться на лучший исход.



Этот день Юргеном был вынужден коротать с Клаусом. Клаус молодой, глупый. Исполнительный, можно сказать, послушный. Во всём, что касается работы. Помыть пробирки – пожалуйста! Передвинуть оборудование? «Яволь, герр профессор!». Юрген не имел профессорского звания, но против такого обращения не возражал. Пусть уважают! И всё-таки через показное почтение сквозило превосходство тюремщика над пленником. Да, между прочим, в то время, как Клаус обращался к Юргену на Вы и называл его профессором, сам Юрген обращался к Клаусу по имени и на «ты». Но всё равно, как я уже говорил, Юрген был пленником и находился во власти Клауса и оба это понимали.
Клаус носил очки. Иногда он сдвигал их на кончик носа, как это делают старушки, что придавало его лицу комичное выражение. Клаус понимал это. Вообще, он любил подурачиться.
Оставаться с Клаусом наедине, Юрген не любил. Клаус, пожалуй, был хуже остальных. Потому что Клаус был, ко всему, не в меру словоохотлив. В минуты, не занятые работой, Клаус изводил Юргена пустой болтовнёй. Клаус расспрашивал Юргена о его жизни, о родителях, о жене, сыне. Юргену было это неприятно. Ну, не хотелось ему откровенничать при этом типе, чтобы тот копался грязными руками в личном!
Клаус, наоборот, охотно рассказывал Юргену о своей жизни, о семье, о учёбе и работе. А работал Клаус электриком в фирме Хартмана. В прочем, имя это Юрген не знал. Тюремщики Юргена называли Хартмана просто «Хозяин». То, что рассказывал Клаус, Юргену было совершенно неинтересно, но у него просто выхода не было, и приходилось слушать. Иногда Юрген из вежливости задавал наводящие вопросы:
– А кем работает муж твоей троюродной сестры?

Ещё Клаус любил говорить о деньгах. И об автомобилях. У него не было автомобиля, и он мечтал о крутой, навороченной тачке. Совета спрашивал, какую выбрать. И о жратве любил говорить. Особенно о той, которой уже не было: о колбасах окороках, сосисках, сардельках, шашлыке, сыре (настоящем, а не соевом), молоке, простокваше и т.д. Ну, о выпивке, само собой.
В самом начале, видя благодушное отношение Клауса к нему, Юрген даже подумывал, не попытаться ли переманить его на свою сторону, уговорить выпустить Юргена на волю. Но пообщавшись Юрген понял, что этим он только погубит себя. Да, Клаус любил деньги, но попытаться подкупить его: «Выпусти, а потом я дам тебе много денег!» Юрген не рискнул. Понимал, что Клаус тут же передаст содержание разговора своим хозяевам и тогда Юргену не поздоровится.

Самыми неприятными были разговоры о политике. Клаус, как уважаемый читатель знает, был убеждённым нацистом. И он обожал разглагольствовать о превосходстве арийской расы, о еврейско-большевистском заговоре и так далее. Пытался вызвать Юргена на дискуссию. Юрген отвечал вяло, стараясь от дискуссии увильнуть. Благо, Клаус особо не настаивал и легко менял тему.
Но самым удивительным было то, что Клауса занимала тема секса. Фламо, как это и следовало ожидать, повлияло не только о секс, но и на разговоры о сексе. А зачем говорить о том, чего нет? То есть, конечно, люди говорят и о том, чего нет. О драконах, например. Ну, и много ли говорят о драконах? Секс, тема, которая всегда интересовала людей, от прыщавых подростков, до глубоких стариков. Она не просто интересовала, она волновала. Теперь же разговоры о сексе утратили чувственное наполнение. Из тех же разговоров, что всё-таки, велись, 90% были про фламо, про то, ну, когда же найдут средство. И, поскольку средство всё не находили, эти разговоры тоже потихоньку затухали. Во-вторых – воспоминания: «А помнишь, как было…?», ну, и, наконец, чисто теоретические разговоры, начисто лишённые эмоциональной окраски, как разговоры о ящерицах или шарикоподшипниках. Тем удивительнее был живой и эмоциональный интерес Клауса к теме. Клаус родился в 1937 году успел познать женщину. Даже двух. Обе – лёгкого поведения. Но вспоминал он об этом часто, пересказывая по десятому разу, как он расстёгивал лифчик и стягивал с девицы трусики, и какая у неё была… Рассказы его, в прочем, начисто были лишены романтики. А ещё он хвастался, как торговался с ней и выторговал чуть ли не треть цены. Так этому радовался, жлоб! И, конечно же, расспрашивал Юргена о его любовных победах. Вот уж чего Юргену точно не хотелось, так это делиться с этим тупым животным. Рассказать, как он первый раз целовался?! Вот ЭТОМУ?!!! Не много ли чести? Но и отмахнуться – никак. Юрген зависел от Клауса. В прочем, Юрген нашёл простой выход: врать. Он на ходу сочинял истории, одна диковиннее другой. Как его в седьмом классе соблазнила учительница, а потом он сам соблазнил другую учительницу, как дама в парке Цеппелин попросила поиметь её прямо на скамейке, как он на спор удовлетворил за вечер 8 женщин. Верил ли ему Клаус? Похоже, да. Каждый раз задавал уточняющие вопросы: «А какие у неё сиськи были? А какая …, а в рот она давала? А в жопу?» Для середины 60-х такое поведение было необычно.
Во время одного из первых таких разговоров Юрген спросил:
– Слушай, может у тебя хоть иногда стоит?
– Нет, герр профессор, – грустно ответил Клаус, – К сожалению, никогда.
И он говорил правду. Юрген во время таких разговоров иногда исподволь поглядывал на штаны Клауса. И член у того, действительно, не вставал ни разу. Н-да… Феномен. «Эх, тебя бы Бихелю показать!» - думал Юрген. Но Бихель был мёртв. А, главное, не те обстоятельства. Клаус был враг и враг опасный.
Кстати, любопытство Клауса распространялось и на работу тоже. Если остальные молодчики выполняли распоряжения Юргена равнодушно, а то и неохотно, с недовольной миной, задавая вопросы только по необходимости, то Клаус постоянно спрашивал: «А для чего вот этот реактив?», «А этот прибор, он что измеряет?». У Юргена даже возникла мысль, что простачок не так уж и прост, и что, на самом деле, он просто проверяет Юргена.
Шутил Клаус часто и шутки у него были тупые и плоские. Любил рассказывать бородатые анекдоты, напевать похабные песенки. Ещё Клаус любил взять какую-нибудь приличную песню и заменить в ней слово, обычно, на какое-нибудь неприличное, типа «дерьмо» или «задница». Шутка так ему нравилась, что он напевал этот куплет каждые 10-15 минут и сам же смеялся. Потом он мог вернуться к этой шутке на следующий день и на следующий. Юргена это очень раздражало, но он вынужден был терпеть.
В этот день после обеда Клауса сменил Юрген… Не Юрген Кёлер, конечно, а другой, Юрген Штильмахер. Ну, что особенного? Бывает, что пленник и тюремщик – тёзки. Чтобы не путаться, буду называть их по фамилии. Штильмахер был полной противоположностью Клаусу. Огромный детина, молчаливый и угрюмый. Никогда не расспрашивал Кёлера о личной жизни и ничего не рассказывал о себе. Если вопросы задавал, то только по делу:
– Какую коробку принести? Белую или синюю?
Что было в этих коробках и для чего оно предназначалось, Штильмахера не интересовало.
И, хотя Клаус был приветливее, со Штильмахером было проще. Юрген (который Кёлер) в какие-то моменты мог просто отключиться и думать о своём…
– Профессор, я закончил! Что делать дальше?
Штильмахер тоже называл Кёлера профессором.
– Поставь на место синюю коробку. Она больше сегодня не понадобится. И помой пробирки.
В 10 вечера снова пришёл Клаус. Обычно, тот кто был утром, на ночь не приходил, но бывали и исключения.
На сей раз Клаус почти не донимал Юргена болтовнёй. Юрген сказал, что очень хочет спать и лёг. А Клаус остался сторожить. Обычно, Юрген ложился спать, а тюремщик сидел всю ночь в другом углу помещения, где у тюремщиков были стул, стол и настольная лампа. Клаус приходил с книжкой. Читал Клаус исключительно детективы.
Юрген и раньше не любил спать в абсолютной темноте. Он привык с детства, что где-то горит свет. Вот он, ребёнок, ложится спать, а отец сидит за столом и работает. Проснёшься среди ночи, а лампа всё ещё горит, и папа всё ещё сидит за столом. И сейчас Юрген вспоминал те замечательные ночи из детства. Только теперь за столом сидит не отец, а враг.

Среди ночи Юрген проснулся от выстрелов и криков, доносившиеся сверху. Вот оно! Наконец-то! Это пришли его освобождать! Как же Юрген долго ждал этого момента! Ещё несколько минут, и его мучения закончатся!
Клаус стоял справа от дверного косяка, держа пистолет наготове. Чёртов недоумок! Ведь стрелять будет и запросто убьёт кого-нибудь. Люди, хорошие смелые люди пришли спасать Юргена, а этот очкарик сейчас убьёт кого-то из них. Нельзя это допустить! Что же делать?... Оглушить Клауса?… Чем? Поблизости ни одного тяжёлого предмета… Ну, понятное дело! Они бы не допустили, чтобы у пленника были, скажем, гантели… Что же делать?... Да, ладно! Там же профессионалы! Что, не справятся? Просто ждать и через несколько минут всё будет кончено… Нет, не сможет Юрген оставаться безучастным! Если кто-то погибнет, спасая его, Юрген этого себе никогда не простит. Как он жить с этим будет?...
Все эти рассуждения заняли не больше 2-3 секунд.
Одеяло! Надо набросить на голову Клаусу одеяло! Только быстро. Клаус стоит лицом к двери и спиной к Юргену. Только бы не услышал. Главное, быстро, чтобы не успел среагировать! Юрген спускает ноги с кровати, пытается собрать одеяло… Клаус оборачивается:
– Тихо, профессор!
Заметил? Кажется, нет.
Юрген хватает одеяло… Бросок в сторону Клауса… Клаус резко оборачивается… Выстрел… А через секунду дверь слетает с петель и в помещение врываются вооруженные люди…
…
Клаус в наручниках лежал на полу. В нескольких шагах от него лежал Юрген. Юрген был мёртв и мёртвые руки его сжимали одеяло.

Конец 1-й части