Вирус любви

[ИВС]

почему?
в дикой Африке ходят и ничего.
а у нас запрет идет от времен, когда "хочется, но нельзя". чтоб не соблазнять друг друга.
а в ситуации фламо-пандемии ""можно, но не хочется". и тут если кто соблазнился - это счастье государственного уровня)

[Peter Shilnikov]

Обалденно интересный сюжет. Но некоторые моменты нелогичны.

Возможность полового акта стала такой редкостью, что такое поведение Ленкиных родителей совершенно невозможно. Это всё равно, что найти бриллиант и выбросить его, поскольку в нём недостаточно карат. Сын уборщицы? Подумаешь! Скорее бы уборщицу подтянули до уровня. Сделали бы ей трёхкомнатную квартиру и устроили бы на престижную работу. В прочем, какая работа? Сидела бы она вся в золоте на госдаче за госсчёт и внука воспитывала.
Рассмотрим вариант более серьёзный: папа диссидент. Ну, так тоже его бы постарались приручить.


Второе: способ убийства Димы слишком сложный и ненадёжный. Ну, а как бы он под кайфом Ленку зарезал? Есть куда более простые и наджные способы убрать человека. Автомобильная авария, например.

Я польщен тем, сколь высоко Вы оценили сюжет. Я написал еще один, к вечеру выложу. И еще один задумал. А критику я даже не рассматриваю - я ведь в данной работе не автор, а всего лишь подмастерье, и не имею права на отстаивание своего видения.

[Peter Shilnikov]

Интересный рассказ.Но так не бывает.чтоб люди свободно голыми ходили по городу.

Это сейчас не бывает. А в том мире, который описан в романе "Вирус любви" очень даже может бывать, но бывает редко.

[Peter Shilnikov]

1-я глава 2-й части будет начинаться со слов:

Прошло 12 лет. Наступил 1976 год

Пока не начал выкладывать, предлагаю пофантазировать, что за это время произошло с героями.

Для сохранения государственной тайны о местах расположения продуктивного скота и для охраны этого скота было создано специальное управление КГБ при СМ СССР. Это управление называли между собой «Скотское управление». Попасть на службу в престижно Скотское управление можно было по большому блату и за особые заслуги. Например, вернувшимся в СССР сотрудникам внешней разведки.
В Аргентине жили и работали семья разведчиков-нелегалов. Олег Семенович проникал в национал-социалистическое подполье, описанное в первой части. Его жена Татьяна никуда не проникала – у нее не получилось. Она занималась домашними делами и иногда торговала на базаре. Если бы не папа генерал, её давно бы отозвали на Родину.
Случайно Олег Семенович познакомился с местной красавицей Долорес. Долорес, в жилах которой текла смесь испанской, негритянской и индейской крови, была необычайно красива и привлекательна. Настолько, что, несмотря на вирус, она волновала многих мужчин. Но сама Долорес, избалованная мужским вниманием, ни к кому расположения не испытывала. Чтобы добиться её расположения, Олег Семенович совершил должностное преступление – признался ей, что является разведчиком, сотрудником КГБ. Это было настолько необычным, что Долорес тут же влюбилась в Олега Семеновича, влагалище Долорес распахнулось для Олега Семенович а, и больше никогда не сжималось.
Олег Семенович бросил свою Татьяну, к облегчению Центра. Через несколько стран, замечая следы, она добралась до СССР. Татьяна надеялась попасть в Скотское управление. Но работая в Аргентине, она достижений никаких не имела, а папа стремительно терял аппаратный вес. Татьяну отправили на авиационный завод в Улан-Удэ работницей режимно-секретного отдела.
За пять лет, прожитых с Олегом Семеновичем, Долорес родила пятерых детей. Она поднадоела ему. А в это время как раз появились первые новости об успехах в борьбе с вирусом. Олег Семенович сообразил, что возможность попасть на службу в Скотское управление скоро исчезнет. Само управление вряд ли закроют, но прием будет сокращен. И нужно действовать незамедлительно.
Олег Семенович составил план – надо подстроить так, чтобы казалось, что он близок к провалу и вернуться в СССР. Для этого он привлек Долорес. Ей он рассказал, что если Долорес сойдется с кем-нибудь из национал-социалистического подполье, можно будет представить это как то, что его разрабатывают, сообщить о подозрениях в Центр, и их всей семьей – Олега Семеновича, Долорес и пятерых детей перевезут в СССР. Долорес с энтузиазмом взялась за выполнение задания обожаемого мужа.
Сам же он сообщил, что Долорес работает или на национал-социалистов, или на Аргентинскую контрразведку, или на тех и тех разом, и он близок к провалу. Результаты последовали быстро – Долорес погибла в автомобильной катастрофе, детей забрали родители Долорес, а Олега Семеновича переправили в СССР. Но, вопреки его ожиданиям, в Скотское управление его не взяли – прием был уже закрыт, а отправили проректором по безопасности в текстильный институт одного из областных центров.
===
Напишу еще один фрагмент. Больше никак не получается пока. Но я ведь здесь не один, и далеко не самый достойный

[Пyмяyx**]

Интересный рассказ.Но так не бывает.чтоб люди свободно голыми ходили по городу.

См. предыдущий текст романа.

[Пyмяyx**]

Это сейчас не бывает. А в том мире, который описан в романе "Вирус любви" очень даже может бывать, но бывает редко.

Именно так.

[Peter Shilnikov]

1-я глава 2-й части будет начинаться со слов:

Прошло 12 лет. Наступил 1976 год

Пока не начал выкладывать, предлагаю пофантазировать, что за это время произошло с героями.

У Нюши , наконец, получилось с Санычем. Они переехали жить в Минск. Нюша устроилась на стройку штукатурщицей. Так они прожили несколько лет.
Однажды им позвонила находящаяся в Минске проездом Катя Птицына. Её пригласили зайти в гости. Катя порадовалась тому, что у Нюши с Санычем рос малыш, и Нюша ждала следующего. Нюше было неловко от своего счастья. Ей казалось, что она занимает Катино место. Сама она, Нюша, еще молодая, и могла бы дождаться своего счастья. А у Кати годы уже на исходе. Если бы не этот про клятый вирус, они могли бы жить втроем, рожали бы очереди деток, растили бы их вместе. А на жизнь им хватает, и им нечего делить. Нюша не думала, что не вирус и не только вирус препятствует такой организации жизни.
Нюша в силу активной жизненной позиции была избрана комсоргом, вскоре вступила в партию, стала бригадиром. Но когда стало известно о строительстве на окраине Минска нового новейшего завода по производству лекарств для лечения фламо, Нюша уволилась с работы и пошла на стройку простой разнорабочей – других вакансий не оказалось. Начальство на прежней работе, с одной стороны, было опечалено уходом одной из лучших работник. С другой стороны, руководители вздохнули с облегчением – слишком уж Нюша доставала их выявлением и разоблачением многочисленных недостатков.
Как только еще не полностью достроенный завод начал выдавать продукцию, Нюша вновь удивила всех, поступив на завод лаборанткой.
На заводе тоже хватало недостатков. Доходило до того, что Нюша, не добившись правды на месте, писала письма в газеты, в ЦК КПСС, и лично товарищу Брежневу. Предлагали ей и мужу вылечиться от вируса без очереди, в обмен на то, что она прекратит свою неуемную борьбу за правду. Естественно, Нюша отказалась.
Образовалась очередь на лечение. Первыми записывали молодые, до 27 лет, бездетные семьи, прожившие в браке не менее трех лет. Возникло множество мошеннических схем. Окончательное решение о постановке в очередь принималось специальными комиссиями. Нюша пыталась добиться того, чтобы Катю и Саныча, в виде исключения, направили на лечение. Ей в комиссии ответили, что это возможно и конфиденциально сообщили требуемую сумму. Нюша отказалась – денег-то ей хватило бы, но взяточничество было для неё неприемлемо.
Дальше не знаю. Тем более, что я не отвечаю ни за Нюшу, ни за Саныча, ни за Катю.

[Пyмяyx**]

Немного переделал

А31
Дни шли за днями. Юрген начал привыкать к своей участи. Но мысли о свободе не оставляли его. Часто он пытался придумать план побега, например, приготовить какой-нибудь газ, который выведет врагов из строя, благо, у него был доступ к реактивам и, воспользовавшись этим, сбежать. Противогаз добыть тоже не проблема. Но… Юрген проигрывал планы в голове и понимал, что все эти они совершенно нереальны. Оставалось ждать. Ждать, что судьба предоставит Юргену шанс бежать, или что его освободят. Его же ищут! Не могут, не искать.
Не телевизора ни радио в подвале не было. Газет пленнику не давали. Ну, понятно, почему.
Кормили хорошо, пожаловаться он не мог. Когда однажды Юрген простудился, к нему пришёл врач. Но врач явно из той же команды. Тюремщики были с ним отменно предупредительны. Никто не сказал ему ни одного грубого слова. Но Юрген не на секунду не забывал, с кем имеет дело.
Постепенно подвал превратился в высокооснащённую лабораторию, которой мог бы позавидовать любой НИИ. Какого оборудования там только не было! А Юрген требовал всё новое и новое.
Юрген симулировал работу. Он чувствовал, что доверие к нему, которого и так было немного, всё убывает. Иногда ему прозрачно намекали, что пора бы показать хоть какой-нибудь результат. Но давить, тем более угрожать, они не могли. Ведь другого учёного такого масштаба и, главное, обладающего такими знаниями предмета у них не было и добыть его им было негде.
В обычной жизни Юрген был простым и открытым. Но здесь он надел на себя маску учёного сноба, свысока смотрящего на всех, кто не обладает его знаниями. И пока что это работало. Людьми, которых ему выделили для работы Юрген помыкал. Ну, да так им и надо!
– Ну, что расселся? Делай, что я сказал!... Так… Кто это у нас такой чистюля? Кто колбу помыл? Твоя работа? Ну-ка посмотри на просвет! Что видишь? Чтоб тебе всю жизнь жрать из такой чистой посуды!
Но, хотя он и командовал, всем было ясно, кто у кого в плену.

Одного Юргена не оставляли никогда. Ни днём, ни ночью. В подвале постоянно находился кто-то из тюремщиков. Строго говоря, Юрген мог уединиться… в уборной. И ещё в душе. Постоянное общество неприятных людей тяготило его. Но оставалось терпеть и надеяться на лучший исход.

Этот день Юрген был вынужден коротать с Клаусом. Клаус молодой, глупый. Исполнительный, можно сказать, послушный. Во всём, что касается работы. Помыть пробирки – пожалуйста! Передвинуть оборудование? «Яволь, герр профессор!». Юрген не имел профессорского звания, но против такого обращения не возражал. Пусть уважают! И всё-таки через показное почтение сквозило превосходство тюремщика над пленником. Да, между прочим, в то время, как Клаус обращался к Юргену на Вы и называл его профессором, сам Юрген обращался к Клаусу по имени и на «ты». Но всё равно, как я уже говорил, Юрген был пленником и находился во власти Клауса и оба это понимали.
Клаус носил очки. Иногда он сдвигал их на кончик носа, как это делают старушки, что придавало его лицу комичное выражение. Клаус понимал это. Вообще, он любил подурачиться.
Оставаться с Клаусом наедине, Юрген не любил. Клаус, пожалуй, был хуже остальных. Потому что Клаус был, ко всему, не в меру словоохотлив. В минуты, не занятые работой, Клаус изводил Юргена пустой болтовнёй. Клаус расспрашивал Юргена о его жизни, о родителях, о жене, сыне. Юргену было это неприятно. Ну, не хотелось ему откровенничать при этом типе, чтобы тот копался грязными руками в личном!
Клаус, наоборот, охотно рассказывал Юргену о своей жизни, о семье, о учёбе и работе. А работал Клаус электриком в фирме Хартмана. Впрочем, имя это Юрген не знал. Тюремщики Юргена называли Хартмана просто «Хозяин». То, что рассказывал Клаус, Юргену было совершенно неинтересно, но у него просто выхода не было, и приходилось слушать. Иногда Юрген из вежливости задавал наводящие вопросы:
– А кем работает муж твоей троюродной сестры?

Ещё Клаус любил говорить о деньгах. И об автомобилях. У него не было автомобиля, и он мечтал о крутой, навороченной тачке. Совета спрашивал, какую выбрать. И о жратве любил говорить. Особенно о той, которой уже не было: о колбасах (из нормального мяса) окороках, сосисках, сардельках, шашлыке, сыре (настоящем, а не соевом), молоке, простокваше и т.д. Ну, о выпивке, само собой.
В самом начале, видя благодушное отношение Клауса к нему, Юрген даже подумывал, не попытаться ли переманить его на свою сторону, уговорить выпустить Юргена на волю. Но пообщавшись Юрген понял, что этим он только погубит себя. Да, Клаус любил деньги, но попытаться подкупить его: «Выпусти, а потом я дам тебе много денег!» Юрген не рискнул. Понимал, что Клаус тут же передаст содержание разговора своим хозяевам и тогда Юргену не поздоровится.

Самыми неприятными были разговоры о политике. Клаус, как уважаемый читатель знает, был убеждённым национал-социалистом. И он обожал разглагольствовать о превосходстве арийской расы, о еврейско-большевистском заговоре и так далее. Пытался вызвать Юргена на дискуссию. Юрген отвечал вяло, стараясь от дискуссии увильнуть. Благо, Клаус особо не настаивал и легко менял тему.
Но самым удивительным было то, что Клауса занимала тема секса. Фламо, как это и следовало ожидать, повлияло не только на сам секс, но и на разговоры о сексе. А зачем говорить о том, чего нет? То есть, конечно, люди говорят и о том, чего нет. О драконах, например. Ну, и много ли говорят о драконах? Секс, тема, которая всегда интересовала людей, от прыщавых подростков, до глубоких стариков. Она не просто интересовала, она волновала. Теперь же разговоры о сексе утратили чувственное наполнение. Из тех же разговоров, что всё-таки, велись, 90% были про фламо, про то, «ну, когда же найдут средство?» И, поскольку средство всё не находили, эти разговоры тоже потихоньку затухали. Во-вторых – воспоминания: «А помнишь, как было…?», ну, и, наконец, чисто теоретические разговоры, начисто лишённые эмоциональной окраски, как разговоры о ящерицах или шарикоподшипниках. Тем удивительнее был живой и эмоциональный интерес Клауса к теме. Клаус родился в 1937 году успел познать женщину. Даже двух. Обе – лёгкого поведения. Но вспоминал он об этом часто, пересказывая по десятому разу, как он расстёгивал лифчик и стягивал с девицы трусики, и какая у неё была… Рассказы его, в прочем, начисто были лишены романтики. А ещё он хвастался, как торговался с проституткой и выторговал чуть ли не треть цены. Так этому радовался, жлоб! И, конечно же, расспрашивал Юргена о его любовных победах. Вот уж чего Юргену точно не хотелось, так это делиться с этим тупым животным. Рассказать, как он первый раз целовался?! Вот ЭТОМУ?!!! Не много ли чести? Но и отмахнуться – никак. Юрген зависел от Клауса. В прочем, Юрген нашёл простой выход: врать. Он на ходу сочинял истории, одна диковиннее другой. Как его в седьмом классе соблазнила учительница, а потом он сам соблазнил другую учительницу, как дама в парке Цеппелин попросила поиметь её прямо на скамейке, как он на спор удовлетворил за вечер 8 женщин. Верил ли ему Клаус? Похоже, да. Каждый раз задавал уточняющие вопросы: «А какие у неё сиськи были? А какая @@@@@? А в рот она давала? А в жопу?» Для середины 60-х такое поведение было необычно.
Во время одного из первых таких разговоров Юрген спросил:
– Слушай, может у тебя хоть иногда стоит?
– Нет, герр профессор, – грустно ответил Клаус, – К сожалению, никогда.
И он говорил правду. Юрген во время таких разговоров иногда исподволь поглядывал на штаны Клауса. И член у того, действительно, не вставал ни разу. Н-да… Феномен. «Эх, тебя бы Бихелю показать!» - думал Юрген. Но Бихель был мёртв. А, главное, не те обстоятельства. Клаус был враг и враг опасный.
Кстати, любопытство Клауса распространялось и на работу тоже. Если остальные молодчики выполняли распоряжения Юргена равнодушно, а то и неохотно, с недовольной миной, задавая вопросы только по необходимости, то Клаус постоянно спрашивал: «А для чего вот этот реактив?», «А этот прибор, он что измеряет?». У Юргена даже возникла мысль, что простачок не так уж и прост, и что, на самом деле, он просто проверяет Юргена.
Шутил Клаус часто и шутки у него были тупые и плоские. Любил рассказывать бородатые анекдоты, напевать похабные песенки. Ещё Клаус любил взять какую-нибудь приличную песню и заменить в ней слово, обычно, на какое-нибудь неприличное, типа «дерьмо» или «задница». Шутка так ему нравилась, что он напевал этот куплет каждые 10-15 минут и сам же смеялся. Потом он мог вернуться к этой шутке на следующий день и на следующий. Например, в известной песне Вилли Шнейдера «Man müsste noch mal zwanzig sein» - «Тебе должно быть двадцать» он заменил числительное «zwanzig» - «20», на «schwanzig», от «schwanz» - «хвост». И по нескольку раз в день напевал: «Man müsste noch mal schwanzig sein». Юргена это очень раздражало, но он вынужден был терпеть.

В этот день после обеда Клауса сменил Юрген… Не Юрген Кёлер, конечно, а другой, Юрген Штильмахер. Ну, что особенного? Бывает, что пленник и тюремщик – тёзки. Чтобы не путаться, буду называть их по фамилии. Штильмахер был полной противоположностью Клаусу. Огромный детина, молчаливый и угрюмый. Никогда не расспрашивал Кёлера о личной жизни и ничего не рассказывал о себе. Если вопросы задавал, то только по делу:
– Какую коробку принести? Белую или синюю?
Что было в этих коробках и для чего оно предназначалось, Штильмахера не интересовало.
И, хотя Клаус был приветливее, со Штильмахером было проще. Юрген (который Кёлер) в какие-то моменты мог просто отключиться и думать о своём…
– Профессор, я закончил! Что делать дальше?
Штильмахер тоже называл Кёлера профессором.
– Поставь на место синюю коробку. Она больше сегодня не понадобится. Помой пробирки, почисти клетки и покорми цыплят.
Как я уже писал, цыплята использовались в лабораториях, в том числе, в этой, подвальной, как замена мышам.
В 10 вечера снова пришёл Клаус. Обычно, тот кто был утром, на ночь не приходил, но бывали и исключения.
На сей раз Клаус почти не донимал Юргена болтовнёй. Юрген сказал, что очень хочет спать и лёг. А Клаус остался сторожить. Обычно, Юрген ложился спать, а тюремщик сидел всю ночь в другом углу помещения, где у тюремщиков были стул, стол и настольная лампа. Клаус приходил с книжкой. Читал Клаус исключительно детективы.
Юрген и раньше не любил спать в абсолютной темноте. Он привык с детства, что где-то горит свет. Вот он, ребёнок, ложится спать, а отец сидит за столом и работает. Проснёшься среди ночи, а лампа всё ещё горит, и папа всё ещё сидит за столом. И сейчас Юрген вспоминал те замечательные ночи из детства. Только теперь за столом сидит не отец, а враг.

Среди ночи Юрген проснулся от выстрелов и криков, доносившиеся сверху. Вот оно! Наконец-то! Это пришли его освобождать! Как же Юрген долго ждал этого момента! Ещё несколько минут, и его мучения закончатся!
Клаус стоял справа от дверного косяка, держа пистолет наготове. Чёртов недоумок! Ведь стрелять будет и запросто убьёт кого-нибудь. Люди, хорошие смелые люди пришли спасать Юргена, а этот очкарик сейчас убьёт кого-то из них. Нельзя это допустить! Что же делать?... Оглушить Клауса?… Чем? Поблизости ни одного тяжёлого предмета… Ну, понятное дело! Они бы не допустили, чтобы у пленника были, скажем, гантели… Что же делать?... Да, ладно! Там же профессионалы! Что, не справятся? Просто ждать и через несколько минут всё будет кончено… Нет, не сможет Юрген оставаться безучастным! Если кто-то погибнет, спасая его, Юрген этого себе никогда не простит. Как он жить с этим будет?...
Все эти рассуждения заняли не больше 2-3 секунд.
Одеяло! Надо набросить на голову Клаусу одеяло! Только быстро. Клаус стоит лицом к двери и спиной к Юргену. Только бы не услышал. Главное, быстро, чтобы не успел среагировать! Юрген спускает ноги с кровати, пытается собрать одеяло… Клаус оборачивается:
– Тихо, профессор!
Очки мерзавца недобро сверкнули в свете настольной лампы.
Заметил ли он движение Юргена? Кажется, нет. Снова отвернулся…
Юрген хватает одеяло… Бросок в сторону Клауса… Клаус резко оборачивается… Выстрел… А через секунду дверь слетает с петель и в помещение врываются вооруженные люди…
…
Клаус в наручниках лежал на полу. В нескольких шагах от него лежал Юрген. Юрген был мёртв и мёртвые руки его сжимали одеяло.

Конец 1-й части

[Белая Хризантема**]

Эх,жаль Юргена, он столько ждал этой свободы....

[Белая Акация]

Захватывающий сюжет,но печальный конец ученого,который так и не дождался долгожданной свободы.