Эбер: голос парижской бедноты во Французской революции

Дисклеймер: В статье присутствует обсценная лексика. Использование определенных слов и терминов обусловлено цитированием, либо стилистической необходимостью. Автор не является гомофобом и не ставит себе целью оскорбить кого-либо по сексуальному признаку.
-•-
«Папаша Дюшен сегодня чертовски зол!» — в начале 1790-х годов этот крик на улицах революционного Парижа возвещал о чтении санкюлотами газеты, повествующей о самых недавних злодеяниях, совершенных против революции «педерастами»-аристократами. Автор газеты Жак-Рене Эбер более известен под именем своей газеты и основного персонажа, от лица которого она повествует — папаши Дюшена. До нынешних дней Эбер остается одним из наиболее противоречиво воспринимаемых деятелей Французской революции, а его газета как литературный феномен едва ли имеет аналоги за прошедшие два с лишним века. Фактически Эбер со своей газетой изобрел жанр революционной гонзо-журналистики за полтора века до того, как Хантер С. Томпсон ввел термин «гонзо» в публицистический оборот.
Поскольку каноны истории и оценки тех или иных деятелей формируются волей и потребностями господствующих классов, Жак-Рене Эбер попал в число тех участников Великой французской революции, вокруг которых французская буржуазия (а следом за ней и вся европейская) методично создавала набор черных легенд и мифов. Для взявшего власть буржуа нет ничего более пугающего, чем радикальный голос бедноты, для которой революция так и не была по-настоящему завершена. По этой причине, дабы вернуть угнетенным классам их героев, мы должны всегда возвращаться к тому, чтобы черным легендам господствующего класса противопоставить подлинный облик и роль революционеров прошлого. Именно для этого и написан данный очерк.
Памфлетист из Алансона

По внешнему виду Эбер — почти полная противоположность героя своей газеты. В биографии, написанной в 1859 году, Шарль Брюне описал его как «невысокого стройного мужчину с довольно миловидным лицом и идеальной опрятностью. Он говорил легко и правильно выражался».
Родившийся в Алансоне 15 ноября 1757 года человек, ставший одним из представителей санкюлотов, происходил из семьи того типа, что теперь часто называют «средним классом». Молодой Эбер учится в колледже, когда в городе вспыхнуло мрачное дело о кровавом сведении счетов между двумя семьями. Убийца разоблачен, но, благодаря сговору, правосудие не осуждает его. Возмущенный Эбер в дальнейшем напишет брошюру, осуждающую двуличие правосудия: «Потому суд, который только что повесил двух несчастных за кражу 40 сантимов из церковного сундука, закрыл глаза на убийство». Уголовно преследуемый за написание этого текста, он был приговорен к штрафу в 1000 ливров, разорившему его семью, и покинул Алансон. В 1780 году он обосновался в Париже.
Когда грянула Французская революция Жак-Рене Эбер жил на средства, не всегда честно заработанные. Он оказался в стороне от первого грозного залпа революции — штурма Бастилии. Но в дальнейшем он включился в нее с утроенной энергией. Призыв к выражению всех недовольств, поднятый Генеральными штатами, вызывает расцвет всевозможных брошюр, журналов и газет. Приходит время свободы печати. Эбер стал членом клуба кордельеров, одного из центров политической агитации в Париже, наряду с другими выдающимися людьми, такими как Марат, Камиль Демулен и Дантон. В дальнейшем Эбер действует еще более смело: он подписывает «петицию с Марсова поля» с требованием упразднения монархии во Франции.
Расстрел демонстрации на Марсовом поле (1791 г.)

В начале 1790 года аббат Мори, правый вожак контрреволюции, стал мишенью многочисленных статей. Жак-Рене Эбер пробует свое перо против того, кто, как он пишет, защищает идею, что коррупция аристократов не является злом, и что «потеря невинности равна нулю для тех, кто навязывает ее своим положением всему остальному свету». Этот первый крупный памфлет получил название «Маленький гарем аббата Мори», и в нем уже в неявной форме присутствовал стиль папаши Дюшена: использование издевательски-пародийной манеры против врагов Революции. Эбер находит свое призвание и решает издавать газету, адресованную непосредственно санкюлотам. И говорить на их языке.
На*** аристократов! На*** короля! На*** Папу римского!

В сентябре 1790 года вышел первый номер газеты Père Duchesne (Папаша Дюшен). Журналист заимствует стебную манеру этого воображаемого персонажа, рожденного ярмарками XVIII века, представляющего собой человека из народа, который в фамильярном стиле обличает несправедливость. Газета имеет феноменальный успех, обгоняя по популярности «Друга народа» Жан-Поля Марата. У нее появляется множество подражателей и «клонов». Из-за такого обилия копий Эбер очень быстро решает открыто заявить о себе как об авторе оригинальной газеты и поместить на нее специальную печать аутентичности. «Я настоящий папаша Дюшен, мать вашу!» — говорилось на обложке одного из номеров.
Стиль газеты — это дневник, написанный от первого лица, который часто сводится к длинной статье, полной нецензурных слов. Выпускайся подобное издание в России наших дней, оно было бы названо «Петрович» или «Андрюха». В октябре 1790 года, от лица вымышленного персонажа, Эбер рассказывает о пребывании «нескольких джентльменов и дам» среди крестьян, собирающих виноград, и пишет: «Мать вашу! Все эти аристократы уже собираются нас оскорблять? Вот че скажу: я ухожу, если эти педерасты останутся с нами».
Не было таких властных авторитетов, против которых побоялся бы выступить «Дюшен», если они нападали на революцию. В 1790 году, когда католическая церковь придает французскую нацию отлучению, очередной номер газеты выходит под заголовком «На*** Папу римского!»
Ее содержание заслуживает расширенного цитирования:
«За кого он нас принимает, этот ублюдок продавец индульгенций? Неужели он думает, что своей туалетной бумагой, своими буллами, своими пушками без капсюля и всеми теми угрозами и идиотиями, которыми он усыплял или пугал наших отцов, неужели он, б**ть, все еще верит, что этим он руководит нынешними французами? Мы больше не живем во времена короля Дагоберта, и сегодня мы уже не такие простачки, чтобы покупать индульгенции, которыми торговали священники в прошлые века, или расстраиваться из-за отлучения, которое епископ Рима наложит на королевство. Черт с ними; мы не позволим обмануть себя этим сукиным детям священникам. Их исповеди, их чистилище, их отпущения грехов, их снисходительность – ни что иное, как пища для глупцов. Так называемые ключи Святого Петра, которыми папские глашатаи когда-то открывали двери в большой салон вечного отца, теперь кажутся нам ни чем иным, как отмычками, которыми латинский понтифик хочет взломать наши дома и нашу казну, чтобы забрать то, что у нас есть.

Они лгут, эти негодяи, и мы сумеем с ними справиться. Я, б*я, могу ответить за парижан, и наши приятели из предместья Сен-Антуан все готовы им вправить мозги. Мне жаль того ублюдка, который посмеет занять свою кафедру, чтобы объявить об отлучении от церкви, которым нам угрожают. Он может быть уверен, что оттуда до фонарного столба будет всего один маленький прыжок. И если сукины дети попы думают, что им будет лучше в Департаментах, если они будут льстить себе, что те же разбойники, которых они вооружали кинжалами в Ниме, Монтобане и Ванне, поддержат их усилия, то, б**ть, 20000 из нас готовы разбить их всех, одного за другим» (Папаша Дюшен, 1790, №44)

В нарастающей революционной борьбе Парижа Эбер становится одним из наиболее решительных действующих лиц. В то время как он пользовался растущим влиянием в клубе кордельеров, он также был ведущим участником восстания 10 августа 1792 года, которое привело к падению короля. Он стал заместителем прокурора Парижской коммуны, общественный комитет которой избирался гражданами 48 районов города. Именно в этом качестве он 15 октября 1793 года выступал на суде над Марией-Антуанеттой, которую затем обвинил в развратных действиях в отношении ее сына. В то время как публика была взбудоражена, Робеспьер считал что Эбер заходит слишком далеко. В этот период контролируемые санкюлотами секции Парижа становятся мощнейшей политической силой и основной «гвардией» революции. Образ «вечно пьяного, грубого и неотесанного санкюлотского плебса» был одним из основных в пропаганде врагов революции внутри и за пределами Франции.
После падения короля растет разрыв между умеренными республиканцами, то есть жирондистами, и левыми в Собрании, монтаньярами. Среди них радикалы «бешеные» во главе с Жаком Ру и сторонники Эбера призывают к ускорению реформ против роста цен и установлению «правового террора» против «накопителей». Радикальные революционеры требуют введения системы твердых цен и социальной защиты обездоленных и бедноты. Но жирондисты по-прежнему в большинстве. Они назначают «комиссию двенадцати», ответственную за расследование декретов Коммуны. Марат, затем Эбер арестованы. Санкюлоты Парижа угрожают неминуемым восстанием, что приводит к освобождению обоих. Следом папаша Дюшен разгневался на жирондистов: «Мы уничтожили королевскую власть, и вместо нее мы, б**ть, позволяем возвыситься другой, еще более возмутительной тирании».
Эбер также активно участвовал в движении за дехристианизацию, которое ознаменовало конец 1793 года. Он говорил об Иисусе как о «бедном санкюлоте». Увеличивается разрыв и с робеспьеристами. В этот период отношение к церкви было одним из барометров степени радикальности и решительности фракций вовлеченных в революционный процесс. Лидеры радикалов, Шометт и Эбер, выступали с концепцией «атеистической религии» — Культа Разума. Символической богиней Разума была коронована в ходе пародийной церемонии певица парижской оперы Тереза-Анжелика Обри. Более умеренные робеспьеристы выдвигали в качестве собственной альтернативы деистический культ Верховного Существа.

Конфликт умеренных и радикалов находит свое выражение в персональной [COLOR=var(--color-black)]литературной борьбе между Эбером и Камилем Демуленом — конфликте между двумя журналистами, олицетворяющими различные фракции, которые сталкиваются как в клубе кордельеров, так и в рамках Национального Конвента. Демулен со страниц «Старого Кордельера» несет аргументы «умеренных». «Папаша Дюшен» близок к «радикалам». Демулен пишет: «[/COLOR]Откройте тюрьмы этим двумстам тысячам граждан, которых вы называете подозрительными[COLOR=var(--color-black)]». Эбер отвечает: «[/COLOR]Храбрые санкюлоты, вы не должны бросать рукоять топора. Те, кто проповедует умеренность, — ваши злейшие враги. Пути назад нет, черт побери, революция должна быть доведена до конца[COLOR=var(--color-black)]».[/COLOR]
29 октября 1793 года в клубе кордельеров Эбер потребовал ускорения процесса над жирондистами, обвинил монтаньяров, в том числе Робеспьера, в умеренности и призвал к восстанию народа. 14 Вантоза (4 марта 1794 г.), когда радикальные члены клуба кордельеров заговорили о восстании, слово взял Эбер. Он осуждает фракцию умеренных, которая «хочет уничтожить права человека», и заключает: «Каково средство избавления нас от них? Восстание». Таким образом он подписывает себе приговор. Сен-Жюст объявил ему импичмент в Комитете общественной безопасности, а затем в Конвенте. Эбер и подставные лица из так называемой «расширенной» группы были арестованы в ночь с 23 на 24 Вантоза (13 на 14 марта 1794 г.)
Суд и казнь

Из обвинителей Эбер и его друзья становятся подозреваемыми. Во время судебного разбирательства прокурор обвинит его в «заговоре». В своем обвинительном заключении Фукье-Тенвиль, государственный обвинитель, заявляет о тех, кого теперь называют «эбертистами»: «Этот отвратительный заговор … имел своей главной целью навсегда уничтожить суверенитет народа, французскую свободу и восстановить деспотизм и тиранию». Умеренные будут радоваться недолго. Лезвие гильотины скосило Демулена, Дантона и других всего через двенадцать дней, 16 Жерминаля II года Республики (5 апреля 1794 г.).
В 4 часа пополудни 4 Жерминаля II года Республики (24 марта 1794 г.) четыре повозки отправились из тюрьмы Консьержери. Их груз – главные лидеры «заговора». Их пункт назначения – площадь Революции, где установлена ​​гильотина. В последней тележке, чьи пассажиры взбираются на эшафот позже других, находится Жак-Рене Эбер, журналист, редактор популярного «Папаши Дюшена» и заместитель прокурора Парижской коммуны. Опубликовав 385 выпусков своей газеты, Жак-Рене Эбер покинул поле революционной борьбы, оставив после себя уникальное литературное наследие.
Олег Булаев