Таврический сад
Нора Гайдукова
Мое питерское детство
Таврический сад
Улица Воинова, ныне Шпалерная, где я родилась, никогда не была уютной и приятной. Она казалась мне мрачной и пустынной, там не было ни одного кустика или деревца. Хотя я не знала конечно, что громадное серое здание в конце улицы– это ГПУ или «Большой Дом», за глухими сенами которого творились какие то страшные вещи.
Пока я не ходила в детский сад, у меня были няни. Родители были вечно на работе. Тогда ведь был всего один выходной. Мама работала врачем скорой помощи, посменно, так что я ее редко видела. Папа писал диссертацию по физиологии и пропадал среди своих лягушек и крыс в медицинском университете. Помню двух, совершенно непохожих дам, приставленных ко мне на довольно долгое время. Одна была деревенская девушка Галя, цветущая полногрудая блондинка с русой косой, взятая из деревни и мечтавшая выйти в Питере замуж. Она водила меня гулять на набережную Невы напротив тюрьмы Кресты. Я не знала, что это тюрьма и красивые старинные здания красного кирпича представлялись мне старинными замками. Набережная не была еще оправлена в гранит, я сидела около воды и играла в песок своими формочками и лопаточками. Галя в это время флиртовала с солдатами, назначавшими ей там свидания. Она рассказывала, что я ее дочка от китайского студента, который ее бросил и уехал в Китай. Мои слегка раскосые глаза и стрижка каре с прямой челкой и правда выглядели по восточному. Я все это слышала, но никак не вмешивалась в галину личную жизнь. Пусть человек найдет свое счастье. В конце концов, Галя была уволена из за частых свиданий с неизвестными мужчинами и заигрываний с моим папой, проявлявшим к ней какой-то мужской интерес. Или мама, замученная своей скорой помощью, так думала.
На смену Гале пришла Анна Ивановна, сухонькая старушка «из бывших», к которой мужского интереса уж точно не могло быть. Тут началось мое настоящее воспитание, с упоминанием французских слов «некамильфо» например. То есть быть вульгарной или делать что-то неприличное. Вместо тарелки вкусной пшенной каши от Гали, я теперь должна была есть какие-то старушечьи «хрустики», противный гоголь-моголь (яйцо сырое размешанное с сахарным песком) и на закуску – большую ложку рыбьего жира. Анна Ивановна научила меня правильно сидеть за столом и подносить ложку ко рту, а не нырять в тарелку. Пользоваться салфетками, вынимать ложку из стакана, когда пьешь чай. Интимные туалетные премудрости я получила тоже от нее.
Как ни странно, она мне нравилась. Дело в том, что вместо набережной около Большого Дома на Литейном проспекте, она водила меня в Таврический сад, оказалось – он находится в ста метрах от нашего дома.
Ничего прекраснее в своей маленькой жизни я не знала. Летом мы усаживались на скамейку в тенистом уголке и Анна Ивановна читала мне толстые книжки сказок Андерсена, этого грустного волшебника или зловещие истории Братьев Гримм. Мы собирали маленькие букетики полевых цветов, ходили на берег пруда смотреть на рыбок, которые там тогда водились. Я на всю жизнь запомнила горбатые мостики и загадочные острова. Зимний сад, засыпанный снегом, где меня возили на санках, а потом я каталась на лыжах. До сих пор обязательно хожу в оранжерею с экзотическими растениями, построенную вроде бы еще при царице Екатерине Второй. Анна Ивановна, у которой кажется не было ни детей, ни внуков, хотела сделать из меня воспитанную девочку в том, доревоюционном смысле, когда девочек учили танцевать, вязать крючком, быть скромными и делать книксен. Мне кажется, что-то в моей голове от ее воспитания осталось. Я никогда не чувствовала себя по настоящему «советской девочкой», немножко мужеподобной и решительной. Нет, наверное поэтому мне было в детском саду, куда меня потом отдали, так плохо. Я его ненавидела и скучала по моей Анне Ивановне, тихим аллеям Таврического сада, летней сирени и зимнему снегу. Щебету птиц и весенним тюльпанам, первым подснежникам, стаканам газировки за три копейки и кофе с молоком за 5 копеек, который мы частенько по секрету от родителей пили с Анной Ивановной в круглом бонбоньерке-павильоне, существующем и по сей день.
Конечно, не в ней дело, что я не стала «коллективным человеком», каких тогда воспитывали детские сады и школы, а осталась неисправимой индивидуалисткой, о чем совершенно не жалею. Но свою лепту в формирование этой плохо управляемой особы, она безусловно внесла.
30.10.2019
Испания
Ответить с цитированием
