Чужая боль
Аня, дитя любви
Я всегда считала себя другом своей дочери, мудрой матерью, способной понять и простить многое. Вот жизнь и подбросила мне испытание. Выдержала ли я его? Кажется, да
Я плохо разбираюсь в социальных теориях, но при этом всегда твердо знала, что наша семья - не из низших слоев. Я работала переводчицей, муж - старшим инженером на заводе, дочь училась хорошо в хорошей школе. Юра не пил, мы нормально зарабатывали, вместе с мужем жили уже семнадцать лет и жили неплохо...
Танин "трудный возраст" мы проскочили, как мне показалось, незаметно и без потерь. У нас с дочерью часто бывали минуты откровенности, и Таня иногда говорила мне после таких разговоров по душам: "Ты - самая лучшая мама!" - и в такие моменты мое сердце сжималось от счастья и гордости. Многим ли матерям говорят то же самое? Сколько вокруг было примеров, когда девочки начинали пить, курить и гулять, а моя - тихая скромная отличница, в четырнадцать лет еще ни разу не целовавшаяся...
Потом как-то незаметно разговоров стало меньше, Таня уже не стремилась поделиться сердечными делами, а я как-то закрутилась, завертелась... Спросишь в ечером:
- Как у тебя дела?
- Все в порядке.
- Что в школе?
- По геометрии четыре, по истории пятерка.
- Чем тебе геометрия-то не угодила?
Машет рукой: мол, геометрия - не самое главное в жизни.
- Ну а в остальном как?
- Да нормально.
Посмотрела на нее внимательно - вроде действительно нормально. Вроде спокойная, улыбается...
Ну и слава богу.
Ранний токсикоз - в пятнадцать лет
Первой догадалась, что что-то не так, я. Таня стала какой-то кислой, задумчивой, резко реагировала на замечания, по утрам долго не выходила из комнаты, часто запиралась в ванной и в туалете. Я еще тогда не знала, что психика защищается от неприятного факта тем, то она его не замечает. Я не понимала, что вместо того, чтобы откровенно поговорить с дочерью, придумываю отговорки: переходный возраст, гормоны, первая любовь... Я будто бы отказывалась прямо признать факт, который с каждым днем становился все более и более очевидным: Таня была беременна... Я это поняла в одну секунду, я оказалась перед фактом однажды днем, когда Таня пришла из школы.
В этот день у меня был незапланированный выходной, я решила пожарить ее любимые пирожки с капустой, поэтому открыла ей дверь с улыбкой: знала, что она обрадуется. Но Таня шагнула в квартиру, вдруг посмотрела на меня с ужасом, зажала рот рукой и рванулась в ванную. Я так и осталась стоять в коридоре, глуп о улыбаясь, с полотенцем на плече. Помню, еще в руке у меня была шумовка. Я стояла и стояла, слушая, как она там, бедная, мучается у раковины, и не могла сдвинуться с места. У меня ноги словно приросли к полу.
Наконец Таня вышла из ванной.
- Ты беременна, - сказала я. Не спросила, а именно сообщила ей. Таня возмущенно крикнула:
- Мама! Что ты еще придумаешь! - но при этом смотрела не на меня, а в пол, и по этому ее взгляду я поняла, что она сама обо всем догадывается, но отказывается признать этот уже очевидный факт.
- Таня...
- Мама, я не желаю вообще об этом говорить! Как ты можешь! И вообще!..
- Одевайся, едем к врачу.
Таня молча подчинилась. Мы оделись, вышли из дома, прошли по улице, зашли в троллейбус, доехали до нужной остановки, и все - не говоря друг другу ни слова.
И вдруг на улице меня прорвало.
- Ты что, спятила? Да как ты могла? Я ж тебе все объясняла, рассказывала... Кто он?! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Может, тебя надо не к гинекологу вести, а к психиатру?!
Я стояла посреди улицы и кричала на нее, чуть ли не топая ногами. Меня захлестнула ярость. Как она могла нас так опозорить? Однажды в детстве она взяла и самостоятельно уехала с дачи в город, и, когда мы ее нашли через пять часов, у меня уже не было сил ругаться, я схватила ее за плечи и стала трясти - у нее моталась голова и руки, как у куклы... Помню, потом ревела и ругала себя, и просила у нее прощения, а она плакала, обняв меня, и обещала, что больше так не будет. Сейчас мне так же, как тогда, хотелось схватить ее за плечи и хорошенько потрясти.
...Я кричала на нее и тянула к ней руки. Прохожие оборачивались.
"Чего я ору? - мелькнула у меня мысль. - Уже ничего не изменишь".
Я вздохнула и замолчала. Я знала, что больше орать на нее не буду. Буду еще долго спрашивать, возмущаться, удивляться, но орать - нет.
Дочь слушала молча, глядя в землю, а я невольно все время посматривала на ее живот. Живота не было. Под мятой курточкой была обычная девчоночья худоба. "Пошли", - сказала я ей, и мы пошли дальше к автобусной остановке…
Срок оказался немаленьким - восемь недель.
- Ну что я вам могу сказать, - сказала мне докторша, сняв очки. Глаза у нее были грустные. - Мы, конечно, постараемся почистить ее аккуратно, но риск есть. Вы же сама понимаете - первая беременность, пятнадцать лет…
Таня рассматривала рекламный плакат на облезлой стене с таким видом, будто это ее не касалось.
- А…оставить нельзя? - спросила я почему-то шепотом.
Докторша внимательно посмотрела на меня и надела очки обратно. Ответила не сразу.
- Можно…Можно, но… Вы же все понимаете. Роды в пятнадцать лет, школа не закончена, в институт не поступишь… Вам решать. Ну и ей, конечно.
- Нет, но она может родить…физиологически?
- Ну если смогла забеременеть, то почему бы ей не смочь родить.
Мы одновременно посмотрели на Таню, стоявшую у окна. Она была такая маленькая, еще до конца не сформировавшаяся… На секунду мне показалось, что все это - какой-то нелепый сон. Танька - и беременная. Абсурд. Она совсем недавно шла в первый класс, у нее в руках были гладиолусы, прямые, как копья, и мы с Юрой смеялись, потому что ей было тяжело их тащить… Лавровый лист, молоко и йод
- Ну и как мы скажем папе?
Мы шли обратно пешком.
- Мам, помнишь, я в третьем классе однажды пришла домой и выругалась матом? Я тогда еще не знала, как это плохо… Папа на меня тогда так посмотрел - я на всю жизнь запомнила. Как на какое-то гадкое насекомое. Знаешь, если он опять на меня ТАК посмотрит и даже если при этом ничего не скажет, то я умру. Скажи ты, а?
Мне сало смешно и грустно одновременно. Ребенок ребенком.
-Нет, моя дорогая. Давай прямо сегодня начнем отвечать за свои поступки.
Таня посмотрела на меня умоляюще.
- Мам…
- Нет, Таня. Я, конечно, попросутствую, но говорить будешь ты. Теперь расскажи, пожалуйста, о том, с кем ты…э-э…кто отец ребенка.
Таня вздохнула.
- Сережа Попов.
- Твой одноклассник?
Молчание. Я вздохнула. Таня недавно перешла в новую школу, и ребят из ее класса я почти не знала. Да и не интересовалась ими особенно.
- Он знает?
- Зна-а-ает. Он мне лавровый лист покупал.
Я остановилась.
- Какой лист? Зачем?
Таня помялась.
- Ну… Если заварить пачку лаврового листа стаканом кипятки и пить в течение дня, то это спровоцирует…ну, в общем, начнутся месячные.
Меня передернуло.
- Ты пила эту гадость?!
Дочь с вызовом посмотрела на меня.
- Да, пила! А еще я ела сахар с йодом! И пила молоко с йодом!
Господи, оказывается, я не знаю о своей дочери ни-че-го.
- Где ты понабралась этой чуши? А не проще было купить презервативы, если так приспичило?
- Он мне сказал, что будет аккуратным, - пробурчала дочь, - а… в них… не те ощущения…
Меня пробрал нервный смех. Рядом со мной идет моя беременная дочь и стесняется вслух произнести слово "презерватив". Бред какой-то.
Ладно, чего теперь…
Рожать или нет? Принимаем решение
Разговор с Юрой получился крайне тяжелым. Мы вместе с ней зашли на кухню, когда он, ужиная, читал газету. Я села, Таня встала напротив. Юра удивленно посмотрела на нас.
Я решила ей помочь: "Юра, Тане надо с тобой поговорить".
Муж с готовностью отложил газету и приготовился слушать. Я с грустью посмотрела на него, успев подумать, что вот она, последняя минута нашей беспечной спокойной жизни. "Остановись, мгновенье, ты прекрасно…"
- Папа, - сказала Таня, глядя в стол, и Юра вдруг напрягся. - Папа, - повторила она.
Я физически чувствовала его напряжение, возраставшее с каждой секундой. Ну, говори же…
- Папа, я… Я…
Таня набрала полную грудь воздуха и выдохнула:
- Я жду ребенка.
Видимо, слово "беременна" показалось ей более грубым.
Несколько секунд тянулась пауза, самая длинная и тяжелая в моей жизни. Я слышала, как бьется мое сердце, мне казалось, что оно грохочет на всю кухню.
Я боялась посмотреть на него. Я знала, что эта новость Юру убьет. Он, впрочем, как и я, понятия не имел, что наша дочь уже "того". Он любил ее до безумия и точно так же ревновал. Мы обе вздрогнули, когда раздался его рев. "А-а-а!" - орал он. Было жутко, и я, зная, что ему все это будет тяжелее перенести, чем мне, только сейчас поняла, насколько тяжело. "Я убью его! Кто он?!"
…Потом я бегала взад-вперед с валокордином, а Таня то пряталась в своей комнате, то высовывалась наружу, и вообще все смешалось, вечер был бесконечным и тяжелым.
Юра стонал и плакал:
- Аборт! Малолетке! Дурдом какой-то! У нее же после этого детей не будет! И… это так больно!
Я увидела, что он уже пережил эту новость, принял позор и теперь страдал из-за того, что Таньке будет больно.
- Ну пусть тогда рожает.
- У нее вся жизнь пойдет под откос!
- Ты знаешь, мы с ней все обсудили. Она хочет оставить… Говорит, что потом закончит школу экстерном.
- Каким экстерном? Где она? - вскидывался муж. - Где?
Тут появился еще один персонаж. Невысокий паренек, тихонько скрипнув дверью, протиснулся в кухню. Я оценила его смелость.
- Юра, познакомься. Это отец твоего внука, Сережа Попов.
На всякий случай я встала так, чтобы прикрыть мальчика, если Юра кинется на него. Я прикинула, что успею выпихнуть за дверь Сережу и придержать Юру.
Юра действительно сделал такое движение, словно собирался броситься на него, но затем вдруг как-то сник, обмяк. Видимо, как и я тогда, у остановки, поняв, насколько бессмысленно кричать и махать кулаками… Наконец этот бесконечный день закончился.
На следующий вечер мы провели в гостях у Сережиных родителей. Его отец нервно ходил по комнате, мать курила.
- Я не знаю, чего тут обсуждать - по-моему, и так все ясно, - наконец сказала они и выразительно на меня посмотрела. Я помотала головой.
- Они оба хотят оставить ребенка.
- Мало ли что они хотят! - возмутился Сережин отец. - Они один раз уже похотели!
Тут взвился мой муж.
- Правильно, не вашего же сына под нож положат!
- А она вообще головой думала, прежде чем ноги раздвигать?
Секунда - и мы с Сережиной матерью кинулись к ним, поняв, что сейчас будет драка.
- Вадим!
- Юра, не надо!..
Переговоры ничего не дали. И бутылка коньяка, припасенная моим мужем "на всякий случай" ("Свататься идем", - хмыкнул он, засовывая ее в карман), не понадобилась. Семья Сережи категорически заявила, что никакого ребенка они знать не хотят, что жениться в пятнадцать лет и поломать свою жизнь они сыну не дадут, что если мы не хотим делать аборт, то это уже наши проблемы.
Мнение "детей" для них вообще не существовало…
Когда мы шли домой, Таня, все время разговора просидевшая с Сережей в соседней комнате (он держал ее за руку), сказала нам:
- Мама, папа, я оставлю ребенка. Помогите мне, пожалуйста, пока я не начну зарабатывать.
Мы с Юрой переглянулись. За сутки наша дочь стала взрослой. А она вдруг заревела совершенно по-детски:
- Я уже люблю его!
"Учить мы обязаны, но…вы же понимаете…"
На работе мне пришлось взять неоплачиваемый отпуск, чтобы ухаживать за ней, - сильнейший токсикоз давал о себе знать. Неизвестно каким образом информация о Таниной беременности просочилась ко мне на работу, но в последние дня сотрудники меня просто достали "деликатными" вопросами:
- Как себя чувствует твоя дочь?
- Как у нее дела со школой?
Со школой дела были плохи. После того, как Таня в третий раз выбежала посреди урока в туалет, классная руководительница велела ей остаться после уроков и повела к директору.
Мне позвонили оттуда, и я понеслась в школу прямо с работы. И опять - обсуждение происходило без нее. Директор объяснял мне, что беременная девятиклассница - плохой пример для других школьников, как бы извиняясь, говорил о том, что родители его "съедят", что понаедут комиссии…
Тетка-завуч, старая карга с вороньим гнездом на голове, сверлила меня в продолжение всего разговора презрительным взглядом, ничего не говорила, но этот взгляд был яснее всяких слов.
- Конечно, - мямлил директор, - вы можете настоять на том, чтобы она продолжала обучение, и по закону мы обязаны будем пойти навстречу, но подумайте о том, каково ей будет здесь, как на нее будут смотреть учителя и одноклассники… Да и вообще, если она в таком состоянии, то лучше сидеть дома…
К концу беседы я окончательно поняла, что здесь нам не рады, и решительно сказала:
- Она сдаст всё экстерном.
И директор, и завуч шумно вздохнули, не скрывая своего облегчения.
…Иногда вдруг, когда мне уже казалось, что я все поняла и приняла, на меня как бы заново накатывало осознание: ТАНЯ БЕРЕМЕННА! Моя пятнадцатилетняя дочь ждет ребенка!!! И тогда я снова вскидывалась, чтобы кричать на нее, топать ногами, что-то делать в конце концов!
Потом, когда эти приступы проходили, мне становилось стыдно. Я ощущала себя дурой-матерью из телесериала, которая, узнав о беременности дочери, выгоняет ее из дома или говорит: "Хоть в окно прыгай, только чтобы я тебя с животом не видела".
Добрые соседи и верные подружки
- Как ты, милая? К тебе Сережа пришел.
Таня открыла глаза. Она часто плохо себя чувствовала, в основном лежала.
- Скажи ему сама. Ну, скажи, он будет рад.
Сережа зашел в комнату. Выходя я услышала:
- У нас будет девочка…
Презрительные взгляды в последующие месяцы стали для меня уже привычными. От бабок у подъезда прямо-таки исходила волна неприязни, когда я шла мимо, одна или с Таней, и меня это сначала поражало - какое им дело?
А потом я свыклась в тем, что всем есть дело до нас. Девчонки-подружки постепенно перестали Тане звонить, во дворе с ней демонстративно не здоровались и говорили за спиной:
- Вон… Пошла…
Две взволнованные мамаши, с которыми у меня было шапочное знакомство, отловили меня во дворе, когда я шла одна из магазина. И начали наперебой говорить, что "надо прекратить это безобразие" и "пусть она гуляет по ночам, а не среди бела дня". У них, видишь ли, несовершеннолетние дочери, и они в отличие от меня (это не прозвучало, но было слышно) заботятся об их нравственном воспитании.
- А когда тут по двору ходит эта ваша с пузом…
- С животом, - поправила я.
- …неважно, в общем, пусть она ходит в другом месте и в другое время.
Теперь мы с ней, выходя на улицу, почти бегом пересекали двор и ехали гулять в другой конец города… Можно было, конечно, игнорировать выпады соседей, но не хотелось трепать нервы собственному ребенку.
Живот рос, я настояла на том, чтобы Таня занималась, Сережа приходил к ней, причем, как я понимаю, тайком от своих родителей - сбегал с уроков, приносил домашние задания… Это было трогательно и немного забавно, когда они, склонившись над учебником, делали уроки, и учебник почти горизонтально лежал ан Татьянином выпирающем животе. Сережа мне нравился. Он упрямо приходил даже тогда, когда Таня гнала его от себя, злясь на него, на себя, на его родителей. Тогда он терпеливо сидел по дверью. И Таня однажды вечером сказала мне застенчиво:
- Мам, мы, наверное, все-таки поженимся. Сережа сказал, что после девятого класса пойдет работать, мы сможем снимать квартиру…
Я вздохнула.
- Лучше живите у нас, места хватит.
Спокойнее других отнеслись к нам врачи. Никто не читал нам нотаций, не ругал ее, не называл меня плохой матерью - нам деловито объяснили, что и как надо делать.
Нас можно поздравить с прибавлением!
Ночью меня разбудило осторожное касание.
- Мам… мама, у меня живот болит
- Сильно? - спросила я, еще не проснувшись.
- Да…
- Давно? - я села на кровати.
- Ну… уже часа два.
- Юра, вставай! Юра!
Родила она, в общем, нормально, я была рядом, муж во дворе, Сережа - на телефоне. Родилась девочка, довольно крупная, захныкала, и Таня, увидев ее, красно-синюю, заплывшую, с крупной головой, заревела. Врачи стали ее наперебой успокаивать:
- Отличная девочка! Красавица!
Я была им благодарна, мне почему-то тяжело было говорить. Я впервые посмотрела на свою внучку. Она крутила головой со слипшимися волосами и разевала игрушечный рот. И вдруг, я сама не зная почему, всхлипнула. Акушерка всплеснула руками:
- Господи! С вами-то что? Все уже закончилось!
- Извините, - виновато сказала я, - это от счастья. Ну, как назовешь, мама?
Таня сонно посмотрела на меня.
- Аней… В честь тебя.
…Когда я слушала истории из жизни, смотрела фильмы и читала книжки, мысленно примеряя на себя ситуации героев и их поступки, я возмущалась и удивлялась. И гордо думала про себя: вот я бы поступила правильно. Я совершенно точно знала, как я бы действовала, потому что где-то в глубине души была абсолютно уверена в том, что в моей семье ничего подобного никогда не произойдет. Моя дочь не станет принимать наркотики, муж не будет лазить по чужим квартирам, я не уйду в секту. Беременность 15-летней дочери относилась к числу этих вещей, которые НИКОГДА не могли бы произойти в моей семье. Очень легко принимать правильные решения и осуждать тех, кто поступает неправильно, когда ты защищен броней уверенности, в собственном благополучии… Знаете, мне это помогло.
ЕCЛИ БЫТЬ TAKИM, KAK BCE - TO ЗAЧEM TOГДA БЫТЬ?
Ответить с цитированием
