ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО ( ЗА ТАКИЕ СТИХИ - ЗЕМЛЯ ЕМУ ПУХОМ ! )
Диспетчер света
Я диспетчер света, Изя Крамер.
Ток я шлю крестьянину, врачу,
Двигаю контейнеры и краны
И кинокомедии кручу.
Где-то в переулочках неслышных,
Обнимаясь, бродят, как всегда.
Изя Крамер светит вам не слишком?
Я могу убавить, если да.
У меня по личной части скверно.
До сих пор жены все нет и нет.
Сорок лет не старость, это верно,
Только и не юность сорок лет.
О своей судьбе я не жалею,
Отчего же все-таки тогда
Зубы у меня из нержавейки,
Да и голова седым-седа!
Вот стою за пультом над водою,
Думаю про это и про то,
А меня на белом свете двое,
И не знает этого никто.
Я и здесь и в то же время где-то.
Здесь - дела, а там - тела, тела...
Проволока рижского гетто
Надвое меня разодрала.
Оба Изи в этой самой коже.
Жарко одному, другой дрожит.
Одному кричат: «Здорово, кореш!» -
А другому: «Эй, пархатый жид!»
И у одного, в тайге рождаясь,
Просят света дети-города,
У другого к рукаву прижалась
Желтая несчастная звезда.
Но другому на звезду, на кепку
Сыплется черемуховый цвет,
А семнадцать лет - они и в гетто,
Что ни говори, семнадцать лет.
Тело жадно дышит сквозь отрепья
И чего-то просит у весны...
А у Ривы, как молитва ребе,
Волосы туманны и длинны.
Пьяные эсесовцы глумливо
Шляются по гетто до зари...
А глаза у Ривы - словно взрывы,
Чёрные они, с огнем внутри.
Молится она окаменело,
Но молиться губы не хотят
И к моим, таким же неумелым,
Шелушась, по воздуху летят!
И, забыв о голоде и смерти,
Полные особенным, своим,
Мы на симфоническом концерте
В складе продовольственном сидим.
Пальцы на ходу дыханьем грея,
К нам выходит крошечный оркестр.
Исполнять Бетховена евреям
Разрешило все-таки эсэс.
Хилые, на ящиках фанерных,
Поднимают скрипки старички,
И по нервам, по гудящим нервам
Пляшут исступленные смычки.
И звучат бомбежки ураганно,
Хоры мертвых женщин и детей,
И вступают гулко и органно
Трубы где-то ждущих нас печей.
Ваша кровь, Майданек и Освенцим,
Из-под пианинных клавиш бьет,
И, бушуя, - немец против немцев, -
Людвиг ван Бетховен восстает!
Ну, а в дверь, дыша недавней пьянкой,
Прет на нас эсэсовцев толпа...
Бедный гений, сделали приманкой
Богом осененного тебя.
И опять на пытки и на муки
Тащит нас куда-то солдатня.
Людвиг ван Бетховен, чьи-то руки
Отдирают Риву от меня!
Наш концлагерь птицы облетают,
Стороною облака плывут.
Крысы в нем и то не обитают,
Ну, а люди пробуют - живут.
Я не сплю, на вшивых нарах лежа,
И одна молитва у меня:
«Как меня, не мучай Риву, боже,
Сделай так, чтоб Рива умерла!»
Но однажды, землю молчаливо
Рядом с женским лагерем долбя,
Я чуть не кричу... я вижу Риву,
Словно призрак, около себя.
А она стоит, почти незрима
От прозрачной детской худобы,
Колыхаясь, будто струйка дыма
Из кирпичной лагерной трубы.
И живая или неживая -
Не пойму... Как в сон погружена,
Мертвенно матрасы набивает
Человечьим волосом она.
Рядом ходит немка, руки в бедра,
Созерцая этот страшный труд.
Сапоги скрипят, сверкают больно.
Сапоги новехонькие. Жмут.
«Эй, жидовка, слышишь, брось матрасы!
Подойди! А ну-ка помоги!»
Я рыдаю. С ног ее икрастых
Стягивает Рива сапоги.
«Поживее! Плетки захотела!
Посильней тяни! - И в грудь пинком. -
А теперь их разноси мне, стерва!
Надевай! Надела? Марш бегом!»
И бежит, бежит по кругу Рива,
Спотыкаясь посреди камней,
И солдат лоснящиеся рыла
С вышек ухмыляются над ней.
Боже, я просил ей смерти, помнишь?
Почему она еще живет?
Я кричу, бросаюсь ей на помощь,
Мне товарищ затыкает рот.
И она бежит, бежит по кругу,
Падает, встает, лицо в крови.
Боже, протяни ей свою руку,
Навсегда ее останови!
Боже, я опять прошу об этом!
Милосердный боже, так нельзя!
Солнце, словно лагерный прожектор,
Риве бьет в безумные глаза.
Падает... К сырой земле прижалась
Девичья седая голова.
Наконец-то вспомнил бог про жалость.
Бог услышал, Рива: ты мертва...
Я диспетчер света, Изя Крамер.
Я огнями ГЭС на вас гляжу,
Грохочу электротракторами
И электровозами гужу.
Где-то на бетховенском концерте
Вы сидите, - может быть, с женой,
Ну, а я - вас это не рассердит? -
Около сажусь, на приставной.
Впрочем, это там не я, а кто-то...
Людвиг ван Бетховен, я сейчас
На пюпитрах освещаю ноты
Из тайги, стирая слезы с глаз.
И, платя за свет в квартире вашей,
Счет кладя с небрежностью в буфет,
Помните, какой ценою страшной
Изя Крамер заплатил за свет.
Знает Изя: много надо света,
Чтоб не видеть больше мне и вам
Ни колючей проволоки гетто
И ни звезд, примерзших к рукавам.
Чтобы над евреями бесчестно
Не глумился сытый чей-то смех,
Чтобы слово «жид» навек исчезло,
Не позоря слова «человек»!
Этот Изя кое-что да значит -
Ангара у ног его лежит.
Ну, а где-то Изя плачет, плачет,
Ну, а Рива все бежит, бежит...
На смёпках с 1 Израильской
Хочу переделать мир. Кто со мной?