Два санитара

[ИВС]

Чапаева оставляем.
​Там нет номера квартиры.

лучше тоже не надо.
смысл рассказа от выдуманного несуществующего адреса не пострадает... а ты уверен, что в этом самом доме не живет бабуля-инвалидка, которая чья-то мама и бабушка? и читатель решит, что ты пишешь конкретно о ней.

[Пyмяyx**]

Так там по рассказу контора, а не квартира.
Ладно, сейчас придумаю несуществующий адрес.

Гареевский проспект. Такого нет. Проверил через ГУГЛ.

[Пyмяyx**]

ну ты сравнил!!!! всенародно любимы фильм и рассказ на странную, кому-то может неприятную тему.

Ну, Саакову было, думаю, неприятно.
​

Пум, у меня фамилия другая.
но если б ты воспользовался моей фамилией для своих героев - я бы страшно обиделась.

Моей воспользовались однажды. Есть такой писатель Олег Юрьев. Самое забавное, что фамилию эту он дал грузинскому еврею. У грузинских евреев не бывает фамилдий на "ман". Фамилии у них тоже грузинские.
Потом извинялся.

В прочем, мне не жалко. Могу дать фамилию заведомо несуществующую.
Ваакаева ГУГЛу не знакома.

[ИВС]

это случится быстрее...ты приедешь сюда осенью и зацелуешь его

а может наоборот))))


заменим слово "поп" на "Пум") "сукиного сына" можно оставить...

[Пyмяyx**]

Вот потому и говорю. Судью на мыло!

[Пyмяyx**]

4
​
– Ну, так и будем стоять столбом? *– спросила Анастасия? – Подойди! Поцелуй меня!
Сеня подошёл.
– Да не в щёку! В губы.
Старуха уже вытащила вставную челюсть. Во рту у неё виднелся всего один коричневый зуб. Семён сделал над собой усилие и коснулся губами рта Анастасии. А та впилась в его губы долгим поцелуем. Ощущения были прегадкие. Вкус отвратительный. И сама мысль, что он целуется с женщиной под девяносто приводила в ужас. Хотелось оттолкнуть бабку, но Сеня пересилил себя и обнял её. Во 1-х, из вежливости, а во 2-х, чтобы удержать равновесие. Или даже второе – во 1-х.
– Сеня! Грудь! – простонала старуха, на секунду оторвав свои губы от губ несчастного Сени и снова прильнула к его губам. Семёну ничего не оставалось, как одной рукой опираться о кровать, а другой щупать её груди. По сравнению с поцелуем, это было не так противно.
Нацеловавшись вдоволь старуха сказала:
– Ну, что? В душ?
– Да, конечно.
– Раздень меня.
Сеня стащил со старухи пижаму. Пижамные штаны. Майку. Дряблая кожа вся в морщинах, «гречневой крупе» и родинках разного размера. Некоторые, что особенно неприятно – рельефные. Обвислые груди.
Потом с неё пришлось снимать памперсы. В нос ударил резкий запах. Памперсы прекрасно впитывают мочу, но тело всё равно пахнет. А кал остаётся и на памперсах, и между ягодиц.
На тощем лобке росли жидкие седые волосы, напоминавшие чахлые берёзки на болоте, если смотреть на них с вертолёта. Влагалище выглядело неаккуратно и просто отталкивающе. Перепачканная калом задница как будто свалялась.
Возле кровати стояло кресло на колёсиках с дыркой в сидении. Сеня осторожно поднял Анастасию и посадил её в кресло. Уже взялся за ручки, чтобы катить её, но старуха его остановила.
– Э! Подожди! А ты что, душ вместе со мной принимать не будешь?
– Почему? Буду, конечно.
– А принимать его ты будешь в одежде? И ебаться будешь в одежде? А ну, давай, скидай с себя всё!
Сеня замешкался.
– Ну, что же ты? Стесняешься, что ли?
– Прямо так идти в ванную? А если Алину встретим?
– А что, Алина голых мужиков не видела? Не сглазит она твою пиписку. Не рассуждай! Делай, как говорю!
Семён подчинился. Вот даже интересно. Перед сверстницами он раздевался легко. Даже первый раз. А тут… И даже не так стеснялся бабки (для этого же пришёл), как Алины. Она-то ту при чём? Впрочем, наверное, она уже изучила причуды бабки. И Семён покатил кресло через коридор. Алина на кухне гремела посудой и в коридор не вышла.
Дверь в санузел была достаточно широка, чтобы кресло прошло.
Санузел в квартире был совмещённый.
– Подкати-ка меня к унитазу, – сказала старуха, – я посру. Знаешь, в унитаз срать приятнее, чем в штаны.
Сеня подкатил кресло к унитазу и поставил так, что колёса находились с обеих сторон белого друга, а задница Анастасии как раз над унитазом.
Старуха принялась за своё дело. Испражнялась она громко, смачно, с удовольствием.
– Ай, хорошо!
Сене было неприятно смотреть. Но отвернуться он не решился. Он боялся, что старуха поднимет его на смех: «Мальчик стесняется смотреть? Никогда не видел, как девочки какают? Сам-то он никогда не какает? А ещё санитар!»
Сеня понимал, что Анастасия – эксгибиционистка, что ей нравится, когда на неё смотрят. «Пусть порадуется, – думал он, – мне не жалко. Могу и потерпеть»
Закончив свои дела, бабка приказала:
– Теперь мой!
И тут же рассказала анекдот:
– Мужик с бабой поужинали, она обняла его и говорит: «Теперь мой!» а он ей: «Сама мой!»
Мыть старушек Сене приходилось много раз. Но первый раз он это делал в сам будучи голвм. И никогда раньше старушки не пытались его потрогать за член или за задницу. Всё это Сеня стоически терпел, понимая, то самое трудное впереди.
– Тщательнее мой! – командовала старуха, – для себя моешь!
Это Семён как раз понимал слишком хорошо и потому старался как никогда.
– А теперь сиськи… И под сиськами тоже… А теперь пизду… И промежность! … А теперь жопу!

И вот, наконец, водные процедуры закончены. Семён вытер старуху заранее подготовленным полотенцем, вытерся сам. Хотел накинуть на старуху халат, но та отказалась. Действительно, день был жаркий.
Отвёз Анастасию в комнату, уложил в кровать. Из кухни доносился звук телевизора.
Семён уложил старуху на кровать:
– Только учти! У меня – недержание мочи. В любой момент могу тебя облить. Любишь золотой дождик?
Сеня слабо улыбнулся.
– Терпи санитар, главврачом будешь! Кстати, на ночь остаёшься?
– Нет, меня дома ждут.
– Жаль. Люблю спать с мужчинами. Голая. Ну, да ладно.
Семён полез в сумку:
– Что ты ищешь?
– Презервативы.
– Зачем? Вас же, прежде, чем к нам направить, проверяют. И нас проверяют. Так что друг друга мы не заразим. Или ты боишься, что забеременею и потребую алименты? Еби так. Но сначала поцелуй.
Семёну было брезгливо представить, что его член окажется сейчас в этой ужасной дыре. И даже без презерватива! Но боялся обидеть Анастасию.
Бабка руководила. Сеня чувствовал себя препогано, но подчинялся.
Он целовал беззубый рот, мял пустые груди. Теребил клитор, предварительно намазав его и слизистую влагалища лубрикатом. Потом делал кунилингус. А старуха командовала:
– Выше! … Ниже! … Сильнее!... Не так сильно!... Теперь чуть левее!
Получалось у него не очень, хотя он старался изо всех сил. Старуха делала замечания, нервничала. В какой-то момент сказала:
– Ну, всё! Давай! Еби!
Как он боялся этой фразы! Но знал, что она неизбежна.
И тут произошло то, что и ожидалось. Или, правильнее сказать, не произошло то, что ждала старуха: член не встал. Ну, это было выше сил бедного волонтёра! Он мог приказать глазам, чтобы смотрели на этот ужас, ушам, чтобы всё это слышали, носу, чтобы терпел запахи. Кстати, хоть Семён и мыл старуху с предельной тщательностью, казалось, что запах остался. Он мог приказать рукам, губам, языку, даже мозгу. Но член категорически отказывался слушаться. Напрасно Семён так и этак теребил его.
«Ну, встань же ты! Ты должен встать! – мысленно обращался Сеня к своему отростку, – Я обязан удовлетворить Анастасию! Это – старая, больная женщина. Секс – последняя радость в её жизни! Я волонтёр! Я обязан! Я не имею право, обмануть её ожидания!» Член оставался глух.
Семён весь вспотел. Он пытался представить себя в объятьях самых красивых и желанных женщин, вспоминал свои самые сладкие сексуальные приключения. Бестолку. Член тыкался во входную дверь, но оставался снаружи.
Старуха всячески старалась помочь, дергала несчастного Сеню за член, пыталась сделать минет. В какой-то момент она попробовала вставить палец Семёну в анус. Ничего не помогло.
Анастасия сокрушалась: «Ну, ясно, тебе только молоденькие нравятся!», язвила. Семён внутренне сжимался, ожидая, что сейчас она его назовёт импотентом. Этого не произошло, к счастью.
В конце концов, оба поняли, что ничего хорошего из затеи не выйдет.
– Анастасия Фёдоровна! – взмолился Семён, – а давайте я Вам пол помою!
– Алина помоет, – отмахнулась бабка, – ладно, раз так, я сама. А ты пока сиськи целуй!
Фу-ух! Это проще. Язык и губы, хотя бы, слушались его.
Он взял губами сосок, краем глаза наблюдая, как руки старухи порхают над лобком.
Через какое-то время дыхание старухи стало прерывистым, она застонала и кончила.
Семён вздохнул с облегчением. Ну, всё! Сейчас он попрощается, оденется и пойдёт домой.
Однако обрадовался он рано.
– Хорошо. Но жаль, что так и не побывал во мне. Да ладно, понимаю, хую не прикажешь. Отпустить тебя, что ли? – и она выжидающе глянула на парня.
Тот молчал, затаив дыхание. Старуха помолчала минуту и произнесла:
– Эх, что с тебя возьмёшь? Давай ещё раз куни и иди домой!
Ну, что поделаешь? Куни, так куни. Зато потом – домой. Семён собрался с последними силами, лег между ног бабки и стал лизать её клитор.
Ну, сколько может продолжаться кунилинг? Полчаса? Час? Зато потом – домой! Это во сколько он дома будет? Если, конечно, вдруг, ничего не произойдёт. «Вдруг бывает только пук», вспомнил он поговорку. И как только вспомнил, именно это и произошло. Бабка пукнула. Так-то в этом не было бы ничего особенного: в течение вечера старуха пукала часто. Но на этот раз выпуск газов сопровождался обильным выбросом мочи. Анастасия же предупреждала! А Семён как раз делал вдох. И моча попала в дыхательное горло.
Бедняга вскочил с кровати и стал яростно кашлять. Старуха тоже перепугалась.
– Алина!!! – заорала она.
Прибежала Алина. Сразу поняв, что произошло, она стала яростно колотить Семёна по спине.
И тут кашель перешёл в рвоту. Семён отскочил от кровати, но часть блевотины всё равно упала на простынь, хотя большая часть – на ковёр. До туалета он добежать не мог. Его всё рвало и рвало. Алина постаралась помочь, подержала ему лоб. Потом принесла воды.
И Семён он стоит перед двумя женщинами, голый, обблёванный. И обоссаный тоже.
– Я всё уберу! – говорит он хрипло.
– Я уберу, – говорит добрая Алина, – не беспокойтесь. Идите в душ.
Семён идёт в душ, потом возвращается, натягивает на себя одежду. На брюки попала блевотина, но он только стирает её салфеткой. Алина предлагает постирать их в машине, но это бы означало остаться в квартире ещё на часы, а то и на ночь, а этого бы он не выдержал. Дома отстирает. Бормоча извинения, Сеня натягивает на себя одежду.
– Спасибо, дорогой! – говорит старуха, – Не вышло, но ты же старался. А чтобы хуй стоял пей пиво со сметаной. Приходи ещ! Даст бог, второй раз лучше получится.
– В тридцатый раз извинившись и попрощавшись, волонтёр-неудачник выметается из квартиры и только на улице почувствовал себя спокойно. Хотя и паршиво.

Продолжение следует

[Рапак]

Если честно, то даже читать противно.
ги В художественном плане, ни в фантазийном.

и да, для старушки - она слишком разговорчива и требовательна в интимном плане.

мое мнение- графоманство больной фантазии.
​не более того

[Пyмяyx**]

и да, для старушки - она слишком разговорчива

Ну, конечно! Старушки же, обычно, молчаливые бывают. Где вы видели разговорчивых старушек?

мое мнение- графоманство больной фантазии.

И этот человек хотел быть модератором!

[ИВС]

прочитала и самой блевать захотелось
​фуууууууууу

[Белая Акация]

Мне не понравилось.Сюжет не захватывает.не хватает изюминки в рассказе.
у У тебя есть более интересные рассказы.