Трусы.
(пояснение: Этот маразм написан еще до моего Дня рождения, до того, когда собралась вся старая гвардия, читай голота.
Котяра, Моделяка - это Модельер, вместе работаем, но сейчас по контракту во Франции. Соучредитель нашего с ним предприятия, шеф, как сам себя считает. Рыжая - это Алиса. Ее возраст по рассказу надуман. Она много моложе. Шипр - любые спиртые напитки штучного отдела гастронома)
Сам. Скучно, тоскливо, одиноко... Сидишь себе и ничего. Никого. Друзяки далеко, подружки еще дальше. Так тебе и надо! Сам виноват. Чего, спрашивается, не поехал с котярой? Родина-мать? Тю-ю! А шо, так получается. Котяра во Франции контракт получил. Меня хотел взять, но я же патриот. Гадина такая! Посмотрим, как он там без меня. Это ему не чужими руками жар загребать! Ха! Я даже доволен, шо он там сам. Обхезается там и покажут его по телевизору. Запишу на тысячу кассет и всем покажу! Раздам всем кассеты бесплатно! Ха! Будет знать, как кентов своих оставлять на произвол.
Да, но пока котяра за границей. Живет и работает. И, наверно, долго там будет. До Нового года точно. И Друг больше по заграницам последнее время мотается: приехал, пару-тройку дней побыл с семьей, перезвонились, кофеину испили и все. Укатил. Рыжая в Израиле. Шо делает там - не знаю. Давно не звонила. Да и шо можно по телефону? Токо: "Люблю, помню, скучаю. Когда буду - не знаю". Всё! Гады!
От тоски как-то прошлое вспомнилось. Во, времячко было! Такое вытворяли, шо мама родная! Помню, послали меня мои старики за хлебом. И, как назло в нашем магазине оказался штучный отдел. А под магазином кто? Правильно, Стульчик, Глобус, Котяра, Друг и Тазик. С какой-то симпатюлей разговаривают. Котяра, увидев меня, и говорит:
- Прох, у девушки День рождения сегодня. Надо поздравить.
Рядом с этими барыгами стояла прекраснейшая, стройная, как струна, высокая, русоволосая прелесть с конопушками на носике! Ее губки, ну, прям, бантик розовый. За одну токо талию можно Нобелевскую премию выдавать. А ножки, попа! На свете подобных не бывает! В таких влюбляются мигом, с первейшего взгляда. Блин, а я в грязных штанах, мятой рубашке, не стрижен. И эти хмыри такие же. Кроме Друга и Моделяки. Друг всегда выглядел, как с иголочки. Сволочь толстая! Не, она в Друга не влюбится. Он хоть и культурно выглядит, хоть меньше всех Шипра пьет, хоть молчит постоянно, но не ее поля ягода. Он – интеллигент. А ей, скорее всего, хотелось простого парня. Выращенного улицей, умеющего семечки тырить на базарах, с рогатки по фонарям на столбах стрелять, цвиркать слюной через передние зубы, свистеть без пальцев. А кто так умеет? Котяра? Да он за троллейбусный поручень без носового платка не возьмется, и причесывается каждую секунду. Тазик – ханурь и шаровик, всегда ноет, Глобус - Даун губатый, Стульчик норовит вечно где-нить присесть. Нет, никто ей не подойдет из всех этих гадов. Выбора нет. Опять мне за всех расхлебываться? А шо, кому-то ж надо выручить эту голоту. Придется.
- А шо, я не против, - отвечаю. Я никогда не против. Мне шо, шо за День рождения, шо за упокой. Лишь бы с друзяками.
Взяли мы за мои "хлебные" Шиприка и в детский садик, шо за углом. Девчонка симпатичная такая, шо с ума и без Шипра сведет. Правда, культурная очень. Как узнал? Правильно, с горла пить не умеет. Ну, выпили за ее здоровье. Потом Друга раскрутили еще на одну. Вечный шаровик Тазик сгонял, одолжил де-то еще на одну. Девчонка, захмелев (от чего, спрашивается?), и говорит:
- А знаете, ребята, меня дома ждут друзья и родственники, праздновать мой День рождения. Но они все такие зануды. Не хотите ли вы составить мне компанию? Вы такие хорошие, веселые.
- Шо-шо? Кто, мы не хотим? Да как мы можем тебя в беде оставить? Да я быстрее Стульчику морду набью, чем тебя в такой беде оставим!
- Шо, Тазик, не веришь, шо Прох Стульчику подсрачников на дуэли надает за даму? – подписался Глобус.
- Идите в задницу, верю, - провыл Тазик. – И Стульчик верит. Вы же втроем – не разлей вода. А Глобус при вас. Один Друг чего только стОит.
Друг действительно стоил. В свои 17 иметь 80 кэгэ весу, да под 180 росту – это дело не шуточное. Не говоря уже о том, шо с 10-ти лет боксом занимался. А кулак, как у Глобуса голова (потому и прозвали Глобусом, шо голова, как у Дауна). И Стульчик с Тазиком срочно вспомнили, шо им надо помочь соседке вынести белье. А нас пригласили. На свою голову, конечно. Ха! Ну, мы, как культурные люди, подарок взяли. Какой? Правильно, Глобуса. Глупости договорились не допускать – в культурную семью ведь идем. Тю, так конечно! Хто ж глупости допускать будет? Хто? Типун тебе на язык!
Выпили, закусили. Девчонок – уйма! Блин, аж страшно, стоко красивых и смазливых! Жаль, правда, шо все они из удовольствий знают токо театр, радио и "Ну, погоди". Но с нами не пропадешь!
И дернул меня черт позариться. На кого? Правильно, на именинницу. Ну, шо, спрашивается, ты в ней нашел такого? Правильно! Но тода я "это" у нее еще не нашел. Но хотел. А мы же еще не совсем взрослые. Вернее, совсем не взрослые. Мне 17, ей 15. Ну и шо? А ничего! Родители вокруг, крестные-крестники, тети-дяди. А нам с ней куда? Не в подъезд же. Мне шо, а ей? Она же из воспитанной семьи. Папа - профессор, мама – докторша. А я кто? Правильно! Но самое главное – она же тоже человек, эта именинница, и тоже хочет, как все. Попробовать. И мне стало ее так жалко! До слез. С такими ж родителями и до сорока не узнаешь, шо такое настоящий кайф. Террористы, блин! И как они детя сделали, наверное, сами не знают.
Но мы много не пили. Вернее, на столе кроме Шипр..., ой, пардон, Сидра ничего не было. Но я не я, еси не солоно хлебавши от одного "Оливья" и "Шубы" песни петь начну. Ага! Я шо, Пугачева или дурной, шоб песни на трезвую петь? Придумали такое. От же родители! Ну и пусть себе поют свою "Польку" или даже "Вальс" с "Танго". Я и слов от этих песен не знаю. Про камыш знаю. Про мороз знаю. Ну, и "...мы пошли на дело, я и Рабинович. Рабинович выпить захотел..." и вообще, все наизусть знаю. Даже припев.
Так вот, вышли мы после очередного крабово-пиявочного застолья на балкон. Перекур..., то есть передохнуть. А старики там про свои алгорифмы и тригометры спорят. Шо, мы их слушать будем? Вот и я о том же. Тогда зашел наш разговор, нормальный.
- Закуришь? – спрашиваю.
– Я не курю.
- Шо, бросила?
- Да я еще никогда не пробовала.
- Тю, а шо ты еще никогда не пробовала? Водяру шо, тоже не пьешь?
- Нет, не пью. У нас в холодильнике полбутылки уже полгода стоит. Она горькая. И другого ничего не пробовала, - говорит.
- Ну, ничего, еще не поздно исправить положение. У тебя есть твоя комната, де старики не лазят?
- У меня есть моя комната, где я уроки делаю. Туда мама с папой без стука не входят.
- Ха, вперед! Уроки делать идем! Котяра и Друг, вы Глобусу шепните, шо на кухне в холодильнике продукта полбутылки пропадает. Начатый продукт, правда, но мы не из брезгливых. А мы тут с именинницей скоро придем.
Комнатка действительно уютная, правда, не большая. Но диван есть.
... Хмельные, разгоряченные, мы долго обнимались, целовались, пока все-таки не совершили глупость. Как может показаться ее родителям. Когда хотели одеваться, в дверь раздался стук.
- Дочка, ты там?
Гадская мамаша, и тут покоя ей не дает.
- Да, мама, мы..., я тут.
- А с кем ты, дорогая?
- С гостями. Мы альбомы рассматриваем.
- А почему бы тебе не показать твои альбомы остальным гостям? Да и по имениннице мы порядком соскучились. Открой, дочка.
- Сейчас приду, мама.
Ой, по-моему, мне хана! Де мои шмотки? Блин, и свет не включишь.
Мы быстро оделись, включили свет, прилизали расхристанные волосы и тихонько проскользнули в прихожую. Я с грохотом хлопнул входную дверь, как будто только пришел с улицы и сел за стол. Только трусы надел, наверное, задом на перед. Жмут, зараза.
...Прогуливались мы почти до утра. В любви признался ей раз 20. Правда, сигарет не было. Бычки тихонько на остановках собирал. Шнурки, с понтом, наклонялся зашнуровывать. А шо, ухи чуть не поотпадали.
Под утро, проводив свою новую знакомую, пришел тихонько домой. Мамка, услышав шорох, спросила из своей комнаты:
- Это ты, гуляка? За хлебом в очереди стоял?
- Не, мам, мы у Моделяки кассеты переписывали с Другом и Глобусом.
Часов в 12 проснувшись, поплелся в ванную умываться. Сестра-жаба, причесывалась в прихожей у зеркала. Увидев меня, залилась хохотом:
- Мам, глянь, ну и видок у него!
- Иди в задницу, вонючка! Не видишь, человек не выспался.
Мамка, заглянув с кухни, тоже хохотать начала, как вроде клоуна увидела, а не сына любимого:
- Ну, как кассеты? Переписали? У Модельера, говоришь, были?
- Конечно, мам. Я шо, брехал когда-то? Тем более, тебе! Спроси у Друга, он никогда не врет, если мне не веришь.
- Ну-ну, - продолжала смеяться мамка. – Умывайся.
А шо, ну, подумаешь, заспанный, лохматый, примятый. Умоюсь, и все будет в порядке. После умывания, оттолкнув сестру от трюмо, стал причесываться.
- Господи! Мама родная! - Глянув на себя в зеркало, чуть не описялся. На мне были что? Правильно, именинницы трусики...
Позже, когда друзяки узнали про мою историю, мы все же решили познакомиться поближе с той красивой, интеллигентной, светленькой девчонкой. Тем более, сон мой был потерян, казалось, навсегда. Ну, и извиниться за пакость с моими трусами все же надо было. Выяснилось, что родители привезли это маленькое русявое чудо из Москвы. Папа получил распределение по направлению. Мама врач. Работала в ЦэКовской поликлинике. А звали их юную прелесть, как потом выяснилось, очень красивым и довольно редким именем - Алиса.
А теперь сидит эта рыжая уже полгода в Израиле и токо звонит иногда: "Люблю, помню, скучаю".
Трусы мои, оставила себе на память, наверное. Хоть и состарились они порядком. Так же, как и я. А ее красненькие в белый горошек трусики храню в укромном месте. Приедь токо, рыжая. Я тебе покажу, как водку в холодильнике оставлять. По полбутылки.
Тоскливо как-то. Старость, наверное, не за горами. А ну ее. Мы еще поборем Друга! Да, рыжая?
"Люблю, помню, скучаю..."
Ответить с цитированием