Цитата:
Ну, посидели за столом, потанцевали. Ну, представляешь, что такое молодёжный день рождения. Игорь как обычно развлекал всех своими шутками.
Меня поздравляли. Дарили подарки. В то время у молодёжи деньги не очень водились. Надя подарила мне сборник французских поэтов. А ещё – свои стихи. Не могу сказать, что стихи – блеск. Но, знаешь, какие обычно бывают поздравления, состряпанные к дню рождения? Так вот, эти стихи были намного лучше среднестатистических. Гости стихотворение похвалили. И Игорь тоже похвалил. А тут ещё и Виленская заявила, что подруга её, вообще, замечательно пишет. Ну, все сразу: «Просим-просим!» А Игорь настойчивее всех. И Надя сдалсь. Стихи оказались очень неплохи для 16-летней девочки. Некоторые, кстати, она написала и раньше: «А вот это я написала в 14», «А это я написала в 12, не судите строго» Правда, неплохие стихи. Я бы сказал, талантливые, хотя и очень шероховатые. Над ними бы поработать да пошлифовать. Главное, нестандартные. Необычные сравнения. В общем, талант виден.
Игорь громко аплодировал и засыпал смущённую девушку самыми лестными комплиментами. Всё в превосходной степени. И вот в какой-то момент я понял, что он издевается. И понял это, кажется, раньше других. Ещё смущённая Надя, подбодренная нами, читала всё новые и новые стихи, а я уже понял: всё кончится очень плохо.
Когда Надя закончила, Игорь попросил у неё тетрадку. Надя дала. Игорь цитировал то то, то другое место. Ахал, цокал языком. Сравнивал Надю с Пушкиным, с Лермонтовым, с Маяковским.
– Нет! Ну, вы послушайте! «На Луне не дуют ветры!» Это какое знание астрономии! У тебя пятёрка по астрономии? Заслуженная! Правильно! Там же БЕЗВОЗДУШНОЕ ПРОСТРАНСТВО!!! Откуда же там ветру взяться? Так и встают перед глазами пыльные пейзажи лунных пустынь. Такое ощущение, что Соловьёва побывала там. Вот ты, Панкратов, спишь ночью, а Соловьёва летает в пространстве. Луну посетила и – стих готов! Идёт она по луне, а платье на ней даже не развевается. Ветра-то нет! А вот это: «Жёлтыми окнами в ночь глядят дома!» Какая точность! А какая новизна! Кто бы ещё мог додуматься до такого сравнения! Окна и вдруг – жёлтые. Обратите внимания: не синие, не зелёные, даже не красные. Именно жёлтые! Да, не побоюсь сказать: с нами – новый Пушкин. Мы все ещё будем гордиться, что учились вместе с гением. На доме Соловьёвой доску мемориальную повесят. Помяните моё слово. Вот Державин Пушкина заметил, а я – Соловьёву. Но в гроб сходить пока не собираюсь. Я буду твоим биографом, Соловьёва!
– Да, ладно тебе! – смущалась Надя, *– перестань.
– Что ты! Не хочешь, чтобы я был твоим биографом? Соловьёва! Неужели ты думаешь, что найдёшь лучше? Я же тебя с 1 класса знаю.
Надя отшучивалась, но я видел, что она нервничает.
Разумеется, среди стихов Нади были и стихи о любви. На этих Игорь остановился особенно подробно. Шутки его становились всё более двусмысленными, сальными.
– «Голову ты положил мне на грудь!» Эх, счастливец же! На такую грудь голову положить никто не откажется! Эх, мне, бедному не светит. Только Саше. – Имя Саша мелькнуло в одном из стихотворений. И Игорь просто из себя вылезал. И так он по этому Саше проходился и этак.
У меня не получается так шутить. То, что я воспроизвожу, это так, жалкое подобие. Но тогда все гости под стол от хохота лезли. Я воспроизвести не смогу. А как он истории про Надю и Саши в лицах показывал! Короче смеялись все. Кроме бедной Нади Соловьёвой. Иногда разговор уходил от темы, но Игорь снова возвращал его к Наде и Саше. А Надя сидела вся пунцовая перед полной тарелкой.
В какой-то момент она вышла из комнаты. Я тоже вышел. Нет, не за ней. Просто что-то мне понадобилось, уж не помню что, то ли в другой комнате, то ли на кухне. Смотрю, Надя, давясь слезами, зашнуровывает обувь. Увидев меня, она рванулась к выходу, но я остановил её.
– Вот что, снимай-ка обувь и посиди пока на кухне. Иди! Никаких «Я пойду!» Пойдёт сейчас кто-то другой. В кухню я её затащил чуть ли не силой. А потом вернулся в комнату.
– Игорь, можно тебя на минуточку, – сказал я.
– Да, конечно, – Игорь вылез из-за стола и пошёл за мной в прихожую.
Я снял с вешалки его пальто и вручил ему.
– Тебе домой пора, Игорёша. Пока!
– Ты что! Ты что!? – Игорь опешил. Первый и последний раз я видел его таким смущённым.
– Говорю, надевай пальто и ступай домой. Тебе не ясно?
– Не ясно! – к Игорю вернулась его наглость, – в чём дело, Глеб? А что-то не так сказал или не так сделал?
– Не ломай комедию! Что ты к Соловьёвой пристал?
– Я???!!! К Соловьёвой???!! Да ты что, охренел? Я только выражал восхищение её стихами.
– Это ты можешь рассказывать тому, кто не видел.
– Чего не видел?
– Как ты над ней издевался?
*– Я издевался?! Да ты что? Она тебе сама об этом сказала?
– Бери пальто.
– Нет! Давай у неё спросим! Соловьёва! Эй!
– Отстань от Соловьёвой.
– Нужна она мне больно! А тебе нужна, значит? Ты что в неё влюбился?
– Просто в моём доме над людьми издеваться не принято.
– В твоём? А я думал, дом государственный, на балансе Ленсовета.
– Но прописан здесь я. Короче, убирайся!
– Я никуда не пойду!
– Пойдёшь. Как миленький.
– А если не пойду? Ударишь?
Я открыл дверь.
– Вон отсюда!
Игорь явно не собирался уходить. Тогда я взял его пальто и сумку и швырнул вниз в пролёт.
Игорь помолчал несколько секунд. Потом вставил ноги в ботинки (они у него были без шнуровки) и вышел на лестницу. Потом он обернулся ко мне и сказал:
*– Вот этот день ты запомнишь на всю свою оставшуюся жизнь.
