Муха - Предисловие, первая и вторая главы
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мухой её стали называть с детства за большие, немного выпуклые зелёные глаза, всегда смотревшие на собеседника с затаённым вопросом о чём-то своём, скрытном и не поддающемся человеческому разумению. Пухлая девочка со странным взглядом с годами превратилась в симпатичную, привлекательную даже, девушку. Одна беда — задница, которая, как у настоящей мухи, раздалась в размерах и некоторым образом портила общий довольно притягательный вид.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЛУНА . Игорь из дома напротив говорит мне сегодня: «Муха, ты чего это вырядилась? Небось опять мальчиков собралась соблазнять?» Я ему и отвечать даже не стала. Тоже мне зубоскал нашелся... И вовсе я не вырядилась, просто надела новые джинсы, которые папа недавно из Германии привёз. Ну там ещё косынку с фирменной лейблочкой повязала да немного глаза подвела, чтобы были ярче. Ну и пусть обзываются, всё равно они у меня красивые, как у Мег Райан. У неё, правда, серые, а у меня зелёные. Зато у меня они большие, а парням это нравится, я-то знаю. Вон Витька как на меня заглядывается! Вчера сказал, что за одни такие глаза готов в любую девчонку влюбиться. А я ему: «Вот иди и ищи себе девчонок, сколько хочешь, а мои глаза оставь в покое!» В общем, убрался, несолоно хлебавши. Вообще-то он ничего такой. Блондин, отличник, только толстоват немного. Но зато высокий. На руках будет носить, если что... Ой, что это я? Ладно, пойду лучше к Томке схожу, поболтаем о том о сём. Я ей журнальчики новые про модную одежду покажу, тоже папа в подарок привёз. Пусть обзавидуется. Может, и подарю один, если про Олега что-нибудь расскажет. Она же недалеко от него живёт.<br>Олег — это друг Витьки. Они даже (мне говорили) за одной партой сидят. Я ведь на год старше их обоих. То есть они в девятом классе сейчас, а я в десятом. Скоро школу заканчивать, а у меня даже парня нет. Одноклассники на меня особого внимания не обращают. Так даже лучше, среди них и выбирать некого. Одни хлыщи деревенские, хулиганы, прощелыги и пьянь с детства. Район-то у нас затхлый, бывшая деревня, сейчас пригородный посёлок вроде как. Дома у всех свои, с садами и огородами, ну типа коттеджи даже. Да куда там! Большинство из обитателей этих самых коттеджей и слова такого в жизни не слыхали. Короче говоря, голытьба. Рабочие, посудомойки, шофёры всякие да уборщицы или станочницы с местного химического завода, что возле школы. В общем, тьма. А вот моя мама — она директор главного кинотеатра в городе. «Космос» называется. Надо же, прямо в точку! Ещё бы, ведь и папа у меня не простой шофёр, а работает в «Совтрансавто», то есть занимается международными перевозками. Вот поэтому у нас и одежда вся фирменная, а не совдеп драный, как у всех. Короче, между нашей семьёй и всей посёлочной рванью — действительно космос. Но всё равно, если я в Москву поеду в институт поступать, то кто его знает, как там сложится. Ведь Москва — это уже другая планета почти, я ж не дурочка, чтобы там своего принца искать. Фильмов я про этих глупышек много насмотрелась. Туда со свиным рылом-то не очень. И в журналах много повестей и статей об этом есть! Я же литературой очень даже интересуюсь. Чтобы быть на высоте. Надо здесь кого-нибудь поискать, надёжного и перспективного, чтобы и в Москве смог дорогу нам пробить. Вот поэтому мне и нравятся Витька и Олег. Оба они отличники и подают большие надежды. Не зря преподаватели их всем нам в пример ставят. Витя из надёжной трудовой семьи. Отец у него — ветеран войны, руку на фронте потерял, но все равно работает на каком-то заводе бригадиром, а мама — персональная пенсионерка. То есть у Витьки с семейной биографией всё в порядке. Не подведёт при продвижении по карьерной винтовой, так сказать. А вот Олег, который мне больше нравится… тут другая история. Тоже блондин. Кра-а-сивый, прям Олег Видов! Среднего роста, спортсмен, классической борьбой занимается. Недавно я с сестрёнкой своей младшей —Машкой — на речке была, возле его дома в деревне. Видела, как он с высокого самодельного трамплина ныряет. Обалдеть! И плавает здорово — быстро, лихо так. Потом вышел на берег, потянулся, стройный весь, одним словом — белый ангел. А ещё он в музыке современной разбирается, деревня-то его совсем рядом с польской границей находится. Вот он и слушает польское радио и иногда, тайком от родителей, смотрит ихнее телевидение. А Польша по сравнению с нашей Белоруссией — это почти капитализм, достаток и благосостояние. И свободное информационное поле. Так что Олег очень продвинут в новостях со всего мира и особенно в рок-музыке. Какая там у него любимая группа, он говорил? Ну эта, как же её? «Лед Зеппелин», кажется. Не помню, спрошу на днях — будет повод, кстати, пообщаться с красавчиком. Н-да, хороший он парень, завидный жених, в общем. Только вот одевается скверно, бедно очень, ничего-то у бедолаги и нет модного или престижного, ни джинсов, ни кроссовок, одно ширпотребовское шмотьё, аж стыдно за него бывает. А всё из-за родителей: мать — русская простушка, малообразованная, никакого социального статуса, работает на железной дороге стрелочницей, говорит с ошибками, постоянно подобострастно улыбается нашему директору, опускает глаза или прячется за спиной мужа — отца Олега. Того зовут Анатолий Фомич. Это страшный человек.. ГЛАВА ВТОРАЯ. ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ . Достал уже меня наш историк, дальше некуда! Талдычит всякую муть, вычитанную из режимных памфлетов. Как робот со своей заданной программой, коммуняка недоделанный. Ему так положено, а то не дай Бог! Нет, так говорить не стоит. Лучше сказать, не дай чёрт! Я, конечно, понимаю, на уроке или с трибуны — ну никак нельзя иначе. Но ведь я наедине с ним пытался поговорить, с глазу на глаз, чтобы по-честному просто узнать, в чём же состоял конфликт с Троцким и почему его убили. У него округлились глаза, там застыл ужас, сменившийся высокомерным менторским презрением, потом снисхождением. В итоге на меня обрушился поток вонючего словоизлияния о недопустимости сомнений в правоте исторического прогрессивного пути, выбранного партией. Я у него спрашиваю: — Афанасий Петрович, а не кощунственно ли управлять прогрессом через смерти, ссылки и политические преследования?Он аж затрясся весь. По крайней мере скулы на мерзкой роже маленького мужичонки в потёртом заношенном пиджачке при зелёно-коричневом галстуке ходуном ходили, не хватало лишь скрежета. — Да как вы смеете, молодой человек?! Я вынужден буду...— Поставить вопрос о моём пребывании в рядах комсомола или исключении из школы?— Это чёрт знает что такое! Я доложу директору о вашем поведении. Рачьи глаза учителя обществоведения забегали в поисках отверстия в рыболовной сети.— Я никого не оскорблял, ни с кем не дрался, лишь задал вежливый вопрос. Только и всего. В чём же вы собираетесь меня обвинить? В желании поглубже изучить историю Родины? Убедиться в правоте партии на пути к быстрейшему построению светлого коммунистического будущего? Да, я хочу получше изучить мировую историю, а натыкаюсь на противостояние со стороны преподавательского состава нашей школы в вашем лице, товарищ Перепелихин Афанасий Петрович. И ещё неизвестно, кому больше поверят, вам или секретарю комитета комсомола, то бишь мне.— Вы чистой воды казуист, Олег. Я этого так не оставлю!Он принялся перемещаться вокруг стола своей особенной, медленной марширующей походкой.— Спасибо, хоть троцкистом не окрестили. Что ж, не оставляйте, во всяком случае буду готов к этому.Я с детства любил много читать. Мама научила меня азбуке в четыре года. А уж дальше я сам стал шпарить. Первую книгу прочитал через год, специально в библиотеку в соседней деревне Клейники записался. Библиотекарь — пухлая женщина с носом-круассаном — долго и недоверчиво на меня смотрела и не хотела верить, что худющий мальчик-недоросток с оттопыренными ушами, выгоревшими на солнце жгуче-белыми волосами и затравленным взглядом уже умеет читать. Проверку устроила, я громко отчеканил несколько фраз из подсунутой газеты и был удостоен права прочитать «Царевну-лягушку». Съел я царевну вместе с лягушкой за ночь и на следующее утро опять явился в библиотеку, предстал пред судебным заседанием в составе нахмуренного лица заспанной библиотекарши и её клюющего носа, затем почти дословно пересказал содержание сказки и попросил разрешения самому выбрать следующую книгу. Был оправдан и освобождён прямо в зале суда.«Записки из мёртвого дома» я проглотил в двенадцать лет. Перечитывал несколько раз на протяжении всей юности и до сих пор иногда возвращаюсь к некоторым страницам. Фёдора Михайловича я прочитал практически всего, за исключением разве что некоторых публицистических статей. Его слог поглощал меня полностью, обвораживал, пугал и укутывал детское сознание в холодные тёмные ночи. Оторваться от него я просто не мог. Подолгу лежал или сидел на кровати, вперив взгляд в книгу, и под звуки тихой музыки «Пинк Флойд» наслаждался удивительными словами, построенными в изящные предложения-молнии.Когда я был совсем маленьким, со мной приключилась беда: я жестоко избил бездомного вшивого котёнка. Его окровавленная после удара о дерево мордочка часто преследует меня во сне. В тот день я слонялся по окрестностям своей деревни просто так, от нечего делать. Ко мне привязался этот замухрышка и противно мяучил, не замолкая ни на секунду. Не отставал никак, несмотря на мои окрики и взмахи руками. Жрать просил, бедолага. А у меня не было ничего с собой, да и желания помогать всякой твари тоже не было. Дети — очень эгоистичные существа, в поиске развлечений или наслаждений могут быть жестокими и немилосердными. Таким был и я. Гадёныш уцепился за мою штанину, я попытался его стряхнуть — ни в какую! Тогда схватил его за загривок и отшвырнул в сторону. Он вытаращился на меня тусклыми глазищами, ощерился, прыгнул и впился когтями в руку. Бил я его раза два-три головой о ствол ближайшего дуба, пока заморыш, истерично вопя, не удалился восвояси. С тех пор я всех кошачьих умоляю о прощении. Холю и ласкаю всякую кошку и кота. Вроде бы прощают иногда, даже оказывают знаки благоволения и снисхождения. У многих моих знакомых есть коты. У меня тоже. Эти гады меня любят, все признают без исключения, даже самые вредные и капризные. Видно, чувствуют, насколько честно я раскаиваюсь.Однажды после урока преподаватель русской литературы Семён Львович Цимбельман рассказывал мне о войне. Он почти дошёл до Берлина. Был ранен и комиссован. О войне он говорил не так, как все, с трибуны там или в кино.— Вы, молодой человек, несколько передергиваете, — картавит, — события и, главным образом, понятия. Никто вас не обманывает, героизм, конечно, был. Великий героизм.— Не знаю, слишком пафосно всё преподносится.— Не говорят лишь о другом, Олег. Человеческая сущность может обнаружить себя по-разному в экстремальных ситуациях. Даже в одном и том же человеке способны уживаться самоотверженность — героизм, как вы её определяете, и трусость, а то и подлость.— Это вы о чём, Семён Львович?— Понимаете, мне приходилось видеть людей, которые геройски проявляли себя в бою, не жалея своей жизни в прямом смысле слова, а под шум атаки стреляли в товарища, потому что до войны они были соседями и тот переспал с его женой или украл у него деньги.На столе стоял кем-то принесённый кактус с шипами, воткнувшимися в и без того уже потёртый чёрный портфель учителя.— Я примерно так и думал. Мне отец рассказывал.— Ваш отец тоже воевал? Где? На каком фронте?— Он не воевал, он в тюрьме сидел.